в дневнике Елены Сергеевны, знакомство Булгакова с Николаем Эрдманом состоялось лишь в тридцать седьмом году. Поэтому высказанное утверждение вполне правдоподобно, так же как и то, что Эрдман терпеть не мог мхатовский спектакль «Дни Турбиных». Булгакову в пьесе Эрдмана мог не понравиться её стиль – слишком уж откровенное издевательство то ли над обывателем, то ли над советской властью, а может быть, и над тем, и над другим. И в фельетонах Булгакова, и в пьесах, и в «Собачьем сердце» всё было сделано гораздо тоньше – примерно тот же подтекст, однако нет упоминания ни марксизма, ни большевиков.

Трудно поверить в то, что Сталин в пьесе Эрдмана ничего не понял. Но вот что записала вдова Булгакова в 1956 году:

«Вспоминала… рассказ Александра Николаевича Тихонова. Он раз поехал с Горьким (он при нем состоял) к Сталину хлопотать за эрдмановского «Самоубийцу». Сталин сказал Горькому:

– Да что! Я ничего против не имею. Вот – Станиславский тут пишет, что пьеса нравится театру. Пожалуйста, пусть ставят, если хотят. Мне лично пьеса не нравится. Эрдман мелко берет, поверхностно берет. Вот Булгаков!.. Тот здорово берет! Против шерсти берет! (Он рукой показал – и интонационно.) Это мне нравится!

Тихонов мне это рассказывал в Ташкенте в 1942 году».

Можно предположить, что и Елену Сергеевну изредка подводила память – слишком уж мягко выразился Сталин. Однако не исключено, что вождь в тот раз слукавил – уж очень не хотел спорить с Горьким по поводу этой «антисоветской» пьесы, хотя ему наверняка был уже известен разгромный отзыв Главреперткома. Однако в «Книге воспоминаний» Павла Маркова эта коллизия с письмом представлена несколько иначе:

«По поводу "Самоубийцы" Станиславский написал письмо Сталину и как-то показывал нам в театре ответ, написанный от руки на странице из блокнота. Точного текста я не помню, но смысл был приблизительно таков: "Уважаемый Константин Сергеевич! Я не принадлежу к числу поклонников пьесы "Самоубийца", но надеюсь, что Ваше мастерство и сила придадут eй то значение, которого я в ней не нахожу". Константин Сергеевич был очень воодушевлен этой перепиской».

Эти слова – «я не принадлежу к числу поклонников» – снова отдают лукавством. Вполне возможно, что Сталин не хотел давить на Станиславского – пусть себе ставит. Это если позволит Главрепертком.

Итак, до поры до времени никто не хотел называть Эрдмана противником советской власти. Вроде бы не вяжется такое определение с амплуа сатирика, задача которого в том, чтобы разоблачать негативные стороны нашей жизни. Только Ангелина Степанова, в разное время близкая подруга то Эрдмана, то Фадеева, уже гораздо позже высказалась предельно откровенно:

«Я любила двоих мужчин. Один из них ненавидел советскую власть, а другой ее искренне восхвалял. Но власть, в сущности, погубила обоих».

Эту ненависть Эрдман тщательно скрывал, поскольку откровенные высказывания были чреваты неприятностями. Поэт и драматург Анатолий Мариенгоф в своих воспоминаниях описывал такой эпизод, участниками которого были Николай Эрдман и Сергей Есенин:

– Ты, Николаша, приколоти к памятнику «Свобода», что перед Моссоветом, здоровенную доску – "Имажинисту Николаю Эрдману".

– Так ведь на памятнике женщина, в древнеримской рубахе, – задумчиво возразил Эрдман. – А я, как будто, мужчина в брюках. Да еще в зеркальных.

– Это совершенно неважно! – заметил Есенин не без резона. – Доска твоя все равно больше часа не провисит. А разговоров будет лет на пять. Только бы в Чекушку тебя за это не посадили.

– Вот то-то и оно! – почесал нашлепку на носу имажинист Эрдман. – Что-то не хочется мне в Чекушку. Уж лучше буду незнаменитым.

Как-то не верится, что Эрдман не хотел быть знаменитым. Похоже, он рассчитывал добиться славы, избежав претензий со стороны большевиков. Какое-то время ему это удавалось. Но в мае 1933 года над головой Эрдмана начали сгущаться тучи. Заведующий отделом культпросветработы ЦК ВКП(б) пишет докладную записку Сталину и Кагановичу по поводу выхода в свет по инициативе Горького альманаха «Год шестнадцатый»:

«Этот альманах следовало задержать. Не сделал я этого только потому, что он вышел как раз в день приезда Горького сюда, и это было бы для него весьма неприятным сюрпризом. В альманахе помещено "Заседание о смехе" Масса и Эрдмана, представляющее злобную издевку над нами. Надо добавить, что основой произведения Масса и Эрдмана является некий контрреволюционный анекдот. Такой же издевательский характер имеет и басня тех же авторов "Закон тяготения".

Тут уже и Политбюро сочло необходимым вмешаться – были объявлены выговоры ряду ответственных товарищей, а вредный альманах изъяли из продажи.

Осенью Эрдман находился в Гагре на съёмках фильма «Весёлые ребята» – он был одним из авторов сценария. 12 октября его арестовали и отправили в Москву. В тот же день был арестован и Масс. О том, что предшествовало аресту, вспоминал Леонид Утёсов:

«В конце сентября в Кремле устроили прием по какому-то поводу. Гуляли, как обычно, в Грановитой палате, небольшой и уютной, – месте увеселения царей со времен Ивана Грозного… На прием пригласили популярнейшего народного артиста… Василия Ивановича Качалова, человека, в доме которого Эрдман часто бывал, не одну чарочку хмельную полнее наливал, читал ему свои стихи и басни, две из последних после долгих уговоров подарил ему "на память"… К спиртному выдающийся мастер художественного чтения испытывал страсть, но сверх своей нормы никогда не перебирал. Что случилось на этот раз, понять трудно. Видимо, артист потерял контроль над собой и, хотя был посвящен в историю запрещения эрдмановского "Самоубийцы" по указке лучшего друга советского театра, когда его попросили продекламировать нечто из его обширного репертуара, решился на неопубликованного Эрдмана.

– Я прочту вам две забавные современные басни! – объявил он.

Результат известен».

По мнению Утёсова, Качалов прочитал две басни, одну из которых Эрдман написал ещё в 1930 году, посвятив её Эрасту Гарину «в день огорчения», когда стало известно о запрете постановки пьесы Эрдмана в театре Мейерхольда. Вот эти «крамольные» стихи:

Один поэт, свой путь осмыслить силясь,

Хоть он и не был Пушкину сродни,

Спросил: «Куда вы удалились,

Весны моей златые дни?»

Златые дни ответствовали так:

«Мы не могли не удалиться,

Раз здесь у вас такой бардак

И вообще черт знает что творится!»

На мой взгляд, здесь даже при большом желании нельзя обнаружить повод для ареста – слишком уж всё иносказательно, не к чему придраться.

Высказывалось мнение, что Эрдман попал в опалу из-за «Самоубийцы», что не вполне логично – трудно поверить, что ОГПУ потребовалось пять лет, чтобы понять антисоветский смысл этой запрещённой пьесы. Вообще, версий о причине ареста было выдвинуто немало. Почти все утверждения сводились к выступлению Качалова на том самом приёме, однако не было единства в том, какая басня вызвала гнев Сталина. Вот мнение Натальи Чидсон, одной из жён Николая Эрдмана:

«Поводом для ссылки послужила, как говорили, басня Николая Робертовича, которую прочел Качалов на одном из