В небе начинается гул. Ползет черная муха, за ней – вторая.

– Бегом! – командуют справа у пехотинцев.

– Бегом! – повторяет Асташкин. Пробуем бежать, но бежать снег не дает, под ним – вода.

Немецкие самолеты снижаются. Слышим пулеметные очереди. Без команды падаем. Я намечаю себе впереди оттаявший бугорок-кочку, он будет маскировать меня.

Самолеты визжаще пронеслись над головами. Они словно подхлестнули нас. Вскакиваем. Справа, у пехотинцев, чей-то истошный крик.

Бросок – до нового рубежа. Грудью наваливаюсь на кочку, ноги в снежной воде.

Снова приближается гул.

– По самолетам, залпом! – Асташкин целится.

Залпа не получилось. Окостенелые пальцы еле шевелятся. Разрозненно, не в лад, стреляем в несущуюся на нас махину. Но и сквозь гул слышим чей-то отчаянно радостный голос:

– Танки! Наши танки!

Видим, из леска в низине, в направлении на Фомино, ползут три танка. Мы забываем о самолетах. Делаем еще одну перебежку.

Зайцева Гора – в трескотне и дыме. Над нами и сбоку свистяще шикают пули. Откуда-то из глубины, со стороны немцев – орудийный залп, потом – еще и еще.

Два первых наших танка в дыму. Подбиты? Кто-то матерно ругается. Танки горят. Стреляет лишь один, ползущий в обход двум первым. Лежим. Целимся в те места, где возникают белые язычки выстрелов. Немцы бьют из пулеметов.

В центре России оно —

В Подмосковье

Прижалось к горе,

Как родинка к лицу.

Памятью каждый из нас

Прикован

К этому

Маленькому сельцу.

Мерой

Всех испытаний жестоких

Для нашей дивизии было оно.

У кого – Сталинград,

У кого – Севастополь,

У нас – Фомино.

Перевалить через Зайцеву гору!

Варшавское перерезать шоссе! —

Но кроме приказа был еще голод,

И был – промозглый

Болотный холод

В наступления полосе.

Встать бы

И смять эту гору в лепешку!

Но голой рукой попробуй возьми,

Когда на тебя – обвалом бомбежки…

Бомбежки,

Бомбежки с восьми до восьми.

Мы вылезали из ям осклизлых —

В свежих воронках посуше дно.

И вот уж

Взрывной волной слизан

Последний камень печной Фомино.

Теперь лишь на карте одним названьем

Осталось село.

И остался приказ.

Оледенелыми ветками ночью позванивал

Ветер, коробя шинели на нас.

Вторую неделю ознобный ветер

И грохот разрывов со всех сторон —

До исступленья!..

Свели на третью

Остатки полков в один батальон.

…Мы поднимаемся из-за столов.

Минута молчания сильнее слов.

Вот уже четверть века почти

Память павших товарищей чтим

Минутой молчанья.

В эту минуту

Нам, уцелевшим, видеть дано

Железным ветром

Насквозь продутое

Братское поле под Фомино.

В дни наступленья

За нами следом

Перемещалось вперед и оно.

И стало для нас

Плацдармом победы

Братское поле под Фомино.

Мы пробивались к Рейхстагу в апреле —

Было от дыма и днем темно.

Вплотную придвинулись к их цитадели

Братское поле под Фомино.

…Сейчас под Мосальском,

В центре России

Стоит монумент,

Как и должно.

Увековечить не мы просили:

Братское поле под Фомино.

Девять дивизий

Травой-повиликой

К свету, к людям пробились давно

На этом

Жертвенно-великом

Братском поле под Фомино.

Сколько же нас,

Погибших негромко,

Но жизнь за Отчизну отдавших равно?!

Да будут святы для наших потомков

По всей России поля Фомино!»

(А.А. Лесин, в 1942 году – рядовой роты связи)[243]

* * *

«Прибежавший посыльный передал скороговоркой: «Срочно к комиссару полка». Нашел комиссара у штабного шалаша. Доложил.

Он приказал отделением срочно прибыть к нему, оставив одного человека с ружьями. Бегу обратно, строю отделение и веду.

– Сейчас первый батальон нашего полка выходит на передовую и начинает наступление, – сказал комиссар. – Ваша задача – действовать на стыке первой и второй рот. У немцев на передовой появились танки. Танки уничтожать огнем ПТР, выпрыгивающих танкистов уничтожать из винтовок. Через тридцать минут батальон выходит на дорогу. Быстро собирайтесь и занимайте свое место. Задача ясна? Вопросы есть?

Отвечаем хором: «Ясно!»

Мы давно ждали этого часа и внутренне были подготовлены к нему. И нам все ясно. Для этого мы прибыли на фронт. Сейчас будет решаться главный вопрос, во имя которого мы надели шинели, взяли в руки оружие и поклялись защищать Родину до последней капли крови.

Возбужденное воображение уже рисовало картину предстоящего боя, и я видел свое отделение в этом бою, видел и себя – то бесстрашно ползущего вперед под пулями и осколками, то бегущего впереди отделения.

Надеваем вещевые мешки, белые маскхалаты, разбираем ружья и винтовки и выходим на дорогу. Ждем, пока подойдет первая рота. И пристраиваемся к ее задним рядам.

Идем по лесной дороге. Сзади рев моторов и грохот гусениц – нас догнали танки, которые будут сопровождать и поддерживать нас в наступлении. В движении мощных КВ и Т-34 было столько грозной силы, что она обнадеживала и придавала нам уверенность в исходе наступления.

К гулу танковых моторов и скрежету гусениц примешивается гул немецких самолетов. Опять нас бомбят, танки на дороге, а достается нам. Вся округа заполнена ревом танковых и авиационных моторов, пронзительным воем сирен на самолетах, криком людей – раненых и испуганных.

От ведущего самолета отделилась продолговатая черная точка и с нарастающим свистом понеслась к земле. Бросаюсь на землю, и через мгновение меня подбрасывает и начинает засыпать землей. Закрываю голову руками – только не трахнуло бы большим мерзлым куском земли. Враз подумалось, что можно погибнуть вот так по-глупому, не совершив ничего. Вскакиваю и отбегаю от дороги метров на десять. Приступ ярости охватывает меня. Прислонившись спиной к стволу сосны, в просветах деревьев нахожу входящий в пике самолет и выпускаю из винтовки одну бронебойную пулю за другой. На какое-то время забываю об отделении, поглощенный стрельбой по самолетам.