На протяжении веков ученые пытались установить причины, по которым Савл внезапно принял новое, римское имя «Павел». Некоторые гипотезы кажутся вполне правдоподобными, другие попросту фантастические. На мой взгляд, убедительнее всего выглядит следующее объяснение: пока Савл отстаивал христианскую религию перед лицом высокопоставленного римского чиновника, проконсула Сергия Павла, он осознал, что «иудей Савл» является куда менее могущественной фигурой (а следовательно, имеет меньше шансов на успех), нежели представитель правящей расы, «римский гражданин Павел». Таким образом, на встречу с Римской империей вышел именно Павел.

С этого самого мгновения он избрал новое направление своей миссионерской деятельности и превратился в ведущего проповедника среди нееврейского населения. В Пафосе его сила получила блестящее подтверждение, Павел всем доказал, что над ним простерта десница Божия.

В соответствии с вновь избранным направлением «Павел и его товарищи» погрузились на корабль и отбыли к берегам Малой Азии. Их ближайшей целью была Пергия.

Отныне весь мир превратился в благодатную ниву, с которой Павел намеревался собирать урожай.

Я снова посещаю Турцию, объединяю свои усилия с турком, направляюсь в глубь страны и останавливаюсь в Иконии (нынешней Конье), посещаю пустующую мечеть танцующих дервишей, получаю кое-какие сведения о новом режиме и обедаю в современном турецком доме.

1

Итак, три миссионера отправились из Пафоса к берегам Малой Азии. А значит, настало время и мне, следуя по их стопам, снова посетить Турцию. Ах, как я понимал Иоанна-Марка, который в аналогичной ситуации решил повернуть назад и возвратиться домой!

Мою первую поездку в Турцию никак нельзя было назвать приятной. Тот, кому приходилось жить в атмосфере всеобщей подозрительности, кто имел случай оценить изобретательность зловредных мелких чиновников, поймет уныние, охватившее меня при мысли о необходимости возвращаться в эту страну. Снова преодолевать нелепые препятствия и доказывать незнакомым людям, что ты не шпион! Однако на сей раз я решил быть умнее — заручился массой рекомендаций, и в том числе письмом от турецкого посла в Лондоне. Несмотря на эти разумные меры предосторожности, я чувствовал себя очень неуютно, когда приближался на каботажном судне к Мерсину.

Этот маленький портовый городок живописно расположился на зеленой равнине, позади которой вздымаются белоснежные вершины Таврских гор. Возможности портовых сооружений Мерсина ограничиваются приемом лишь рыбацких лодок. Крупные морские суда вынуждены вставать на якорь чуть ли не посреди залива и пересаживать пассажиров на турецкие каики.

Современный Мерсин выполняет те же функции, которые в древние времена возлагались на Тарс. Он является отправной точкой для экспорта с Киликийской равнины. Древесину, зерно, шерсть и прочие товары грузят здесь на суда и отправляют в Россию, Сирию и другие страны.

Городок утопал в лучах полуденного солнца. На берегу толпились местные жители с корзинами, наполненными только что сорванными апельсинами. За их спинами виднелись маленькие турецкие кафе — столь привлекательные в солнечную погоду и превращающиеся в мрачные развалюхи в дождливый день. От толпы отделился крепкий мужчина лет сорока на вид. Одет он был в приличный твидовый костюм, и сначала я принял его за англичанина. Мужчина приблизился ко мне и вежливо представился.

— Я ваш гид, — сообщил он с улыбкой. — Так сказать, прибыл в ваше распоряжение.

Рассмотрев своего новоявленного гида, я решил, что в сложных ситуациях на него можно положиться.

— Не выпить ли нам кофе? — предложил я.

— С удовольствием, — ответил мужчина, и мы направились к жестяному столику, стоявшему в тени виноградника.

Всего в нескольких ярдах от нас волны накатывались на деревянный настил. Нас тут же взяли в оборот два чистильщика обуви: они пристроились у наших ног и начали полировать наши ботинки.

Я тем временем завязал шутливый разговор со своим новым знакомым. Пожаловался, что во мне, должно быть, присутствует нечто, что будит необоснованные подозрения у его соотечественников. Рассказал, что буквально чудом избежал заключения в тюремную камеру во время первого визита в Турцию. Мой собеседник беззаботно взмахнул рукой, словно разгоняя докучливую толпу полицейских, подозрительных таможенников и рядовых осведомителей.

— Вы можете не опасаться подобных проблем, — сказал он. — Теперь я покажу вам Турцию.

— Вы отлично говорите по-английски, — отметил я и поинтересовался: — Вы, наверное, бывали в Англии?

— Никогда, — ответил он с улыбкой. — Я служил кавалерийским офицером и попал в плен в Египте. Меня захватили на Суэцком канале, так что язык я изучал в одной из ваших тюрем.

Я немедленно припомнил своего аданского попутчика, который рассказывал мне точно такую же историю.

— Надеюсь, — осторожно спросил я, — мы хорошо с вами обращались?

— Увы, нет, не слишком. — Он нахмурился, закуривая сигарету.

— Остается только сожалеть об этом. Ведь сейчас я, в некотором смысле, ваш пленник.

Лицо его осветилось улыбкой, и я еще раз убедился, что турки любят и понимают иронию.

— Ну что ж, на войне, как на войне! — громким голосом объявил он.

После чего мы демонстративно пожали друг другу руки и вернулись к кофе.

Слыша, что разговор ведется на иностранном языке, чистильщики попытались вытянуть из нас больше обычных пяти пиастров. Мой собеседник наклонился к ним и прошипел что-то вполголоса. Всего одно слово, но назойливые турки тут же подхватили свои ящички и ударились в бегство.

Я неимоверно зауважал своего нового знакомого. Хотелось бы надеяться, что и с полицейскими он управляется не хуже.

После обеда мы наняли экипаж, запряженный двумя белыми лошадками, и отправились на развалины древнего города Сола. Примерно в миле от города дорога превратилась в обычную деревенскую тропу, где на каждом шагу попадались рытвины и выбоины. Мимо нас неспешно вышагивали верблюды, груженные такими огромными тюками, что они занимали половину дороги. Внезапно, без всякого предупреждения из поля, засеянного сахарным тростником, показалась сотня солдат с винтовками наперевес и залегла в придорожной канаве.

Хассан — так звали моего провожатого — наблюдал за ними с профессиональным интересом.

Я выяснил, что после освобождения из тюрьмы он принимал активное участие в военных действиях, приведших в конце концов к установлению республики и диктатуры. Он буквально боготворил Кемаля Ататюрка. По мнению Хассана, все, что делал Гази, было абсолютно правильно. А все, что он еще предполагал сделать, не вызывало сомнений.

— Под предводительством нашего Вождя турки получили шанс стать великой нацией в современном смысле этого слова, — растолковывал мне Хассан. — Турция слишком долго была «больным человеком Европы». Теперь мы наконец выздоровели. Все старое, плохое, что связывает нас с прошлым, искореняется, и мы с надеждой смотрим в будущее.