генерала Корнилова, как на доверенное лицо революционного Временного правительства, было возложено приведение в исполнение преступного и предательского ареста Государыни Императрицы Александры Феодоровны среди Ее больных детей и содержание под строгой стражей Государя и Царской Семьи, что генералом Корниловым и было выполнено с чрезвычайным усердием.

Но, как пишет В. Д. Набоков в своих воспоминаниях, актом лишения Царя свободы был завязан тот узел, который товарищ Белобородов разрубил в Екатеринбурге 17 июля 1918 года. Этот узел был затянут генералом Корниловым, который и положил начало крестному пути Царской Семьи, закончившемуся ужасным Екатеринбургским злодеянием.

В эту эпоху революционное усердие генерала Корнилова не знало пределов. Так, 6 апреля 1917 года он наградил георгиевским крестом унтер-офицера Волынского полка Кирпичникова, убившего своего офицера капитана Лашкевича. Факт этот теперь стараются скрыть или дать ему ложные объяснения. Но приказ о награждении этого убийцы был тогда же распубликован в газетах, а в ном. 16 «Нивы» за этот же год (стр. 242–243) помещены фотографические снимки, изображающие Кирпичникова и пожалованный ему георгиевский крест. Под портретом значится следующая надпись: «Георгиевский кавалер за гражданские заслуги. Старший унтер-офицер Волынского полка Тимофей Иванович Кирпичников, первый поднявший знамя восстания среди солдат, награжденный генералом Корниловым георгиевским крестом и ныне произведенный в подпрапорщики». Документ этот находится у меня в руках.

Как бы ни расценивать означенные поступки генерала Корнилова, одно несомненно: для имени человека, их совершившего, нет места в храме, посвященном памяти Царя-Мученика.

Таково глубокое убеждение многих и многих русских людей, не допускающих мысли о возможности столь грубого и кощунственного надругательства над святыней и самовольного искажения комитетом той высокой цели, на которую они вносили свои трудовые лепты.

Вами получены уже протесты по этому поводу даже от членов комитета, находящихся вне Бельгии. Да и сам комитет, когда до войны возник вопрос о доске генералу Корнилову, отверг это предложение единогласно.

Но ветер переменился, и политические флюгера повернулись в другую сторону. Быть может, вам и удастся склонить в пользу вашего проекта некоторых благомыслящих людей, мало знакомых с этим вопросом или недостаточно стойких в своих убеждениях. Совершенно очевидно, однако, что избранный вами способ чествования генерала Корнилова не может послужить его памяти. Имя генерала Корнилова перешло в историю; о нем, как о всяком другом историческом лице, можно и должно судить по его действиям и скрывать под лицемерным предлогом забвения всю революционную часть его карьеры и невозможно и недостойно его же памяти. Вся эта поднятая вами шумиха может быть выгодна только тем темным силам, которые давно уже пытаются внести смуту и дискредитировать святое дело храма в память замученного нашего Царя.

И дабы усилить это кощунство, вами предложено поместить на одной доске имена Государя и Корнилова – жертвы и ее тюремщика!

Быть может, столь усердно ратуя в пользу забвения прошлых грехов, вы надеетесь обелить и себя, вычеркнуть из следственного материала Соколова строки, вас касающиеся: «Граф Апраксин находился во дворце, когда 21 марта генерал Корнилов приехал и заявил, что все желающие могут там оставаться. Апраксин остался; но несколько дней спустя он покинул Царскую Семью» (стр. 32 французского издания).

Показание полковника Кобылинского: «Жертвенность графа Апраксина продолжалась три дня, приблизительно, не более. Он попросил, чтобы его отпустили. Он сказал, что кончил все, что ему полагалось сделать во дворце» (стр. 33).

Показание Теглевой: «многие изменили Государю и Государыне… Граф Апраксин их покинул» (стр. 33).

Вам, вероятно, тяжело вспомнить о малодушном поступке вашем, но, если вы искренне желаете его загладить, то только исполнением своего долга, хотя бы теперь, по отношению к священной памяти Государя, покинутого вами в трагическую минуту, вы можете надеяться заслужить снисхождение.

Я же сочту своим долгом пролить свет, на основании имеющихся в моем распоряжении документов, на это провокационное дело и обращаюсь ко всем, кому дорога память Государя, с горячим призывом поднять свой голос против готовящегося кощунства.

Париж. 17 июля 1949 г. И. Якобий».

В ЗАЩИТУ ХРАМА В СВЯЩЕННУЮ ПАМЯТЬ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II В БРЮССЕЛЕ

Решение комитета по сооружению храма-памятника Императору Николаю II о постановке в этом храме доски с именем генерала Корнилова вызвало со стороны русской эмиграции самые энергичные и возмущенные протесты.

Августейшая председательница комитета Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Елена Владимировна присоединила и свой авторитетный голос к общему голосу русских людей, высказавшись резко отрицательно по этому вопросу.

Независимо от этого, мною было опубликовано письмо выдающегося, всемирно известного государственного деятеля, содержащее убийственное для генерала Корнилова суждение о нем Государыни Императрицы Александры Феодоровны. Письмо это фельдмаршала барона Г. К. Маннергейма обращено к редактору «Часового» В. В. Орехову, у которого и находится подлинник. Если я до сих пор не называл этого имени, то исключительно по просьбе В. В. Орехова не делать этого при жизни фельдмаршала барона Г. К. Маннергейма. После кончины последнего это отпадает.

Вот текст этого письма, в части, касающейся генерала Корнилова.

«26 июля 1939 г.

Хотелось вам, как и всегда, лично и доверительно, сказать свое мнение о прекраснейшей книге о Государе Императоре г-на Якобия, которую Вы так любезно мне прислали. Он совершенно прав.

Вы знаете (я вам сие рассказывал лично), что мне привелось, как величайшее счастье, видеть Императрицу Александру Феодоровну уже в Царском Селе.

Этого никто не знает, мое же положение не позволяет мне об этом нигде говорить, и когда-нибудь узнают по моим мемуарам, которые выйдут после моей смерти.

Так вот я, как сейчас, помню слова Ее Величества, обращенные ко мне. «Я поняла и понимаю, барон, сказала Она, ненависть к Нам Гучкова, Керенского и других, но за что Нас так ненавидят такие люди, как генерал Корнилов, которого так обласкал Ники? Вы знаете, барон, Меня давно, и знаете, что Я себя умею держать в руках, но в тот час, когда генерал Корнилов с красным бантом рядом с пожалованным ему Ники орденом св. Георгия, вошел ко Мне и сказал Мне: «Гражданка Александра Феодоровна Романова, встаньте и выслушайте повеление Временного правительства» – у Меня потемнело в глазах».

И тут на глазах Императрицы появились слезы.

Г. Маннергейм».

Но у нас имеется еще одно решающее свидетельство.

Комитет находится под высоким покровительством Ее Императорского Высочества Великой Княгини Ксении Александровны. И, дабы склонить к согласию высоких иерархов православной церкви за рубежом, сторонники постановки доски прислали Ее Императорскому Высочеству заявление, в котором Она якобы выразила свое согласие на эту меру. Это же заявление фигурирует в письме полковника Бояринцева, появившемся в ном. 289 «Часового», от 15 сентября 1949 года.

И иерархи, и полковник Бояринцев и все лица, поверившие этому заявлению, были введены в