— Н-нет, — говорит Робби. — А где она?

Я закашливаюсь.

— А я-то надеялся узнать у вас. Разве она не вернулась на ферму?

— На ферму? — На щеках Тима вздуваются желваки, он закуривает. — Так что же, черт возьми, произошло? Ее кто-то увез?

В горле першит нещадно, я не могу сдержать очередной пароксизм кашля:

— Кха-кха-кха-а. — Краем глаза вижу длинные шеи, некоторые из них двигаются, шей становится все больше.

Целое стадо длинношеих тварей выбивают по дорожному полотну свое «стаккато». Опять они, эму.

— ТАК ЧТО?! — взвизгивает Тим. — Кто-то ее увез?

— Скорее всего. Кха-кха-кхм. Она ушла, и нам лучше не терять времени. Я собирался проехать вдоль реки. — Включаю газ, но проклятые птицы загородили весь обзор, и я не могу отъехать. Ивонна вылезает из машины Робби и пробирается сквозь стадо. Одна «пташка» пытается ее клюнуть, но Ивонна кричит на нее и отбивается стильной сумочкой.

— Я поеду с вами!

Только ее мне не хватало!

— Ивонна! Не стоит, честное слово!

Но она уже открывает дверцу.

— Не стоит, — повторяю я, но она будто не слышит, только ресницы опустились и тут же взметнулись вверх.

— Я поеду. Это Робби попросил. Говорит, вдруг ей понадобится помощь, чисто женская. Вам, мужчинам, не понять, какие страдания приходится нам иногда испытывать. Физические, я имею в виду.

Она усаживается и пристегивается ремнем, на лице — ни тени печали, полная беззаботность и, я бы сказал, бесшабашность. Пытаюсь изобразить на своей физиономии такую же беззаботность.

— А когда это случилось?

— Час назад. Час-полтора.

— Ай-ай-ай, ну надо же!

Робби давит на гудок, эму разбегаются. Он подъезжает ближе. Ч-ЧЕРТ.

— Да?

— Умх, когда она… исчезла, точное время?

Как робот повторяю:

— Час назад. Час-полтора.

— А как это могло произойти?

— Я задремал.

— То есть она могла и раньше… исчезнуть?

Я молча пожимаю плечами.

Тим цокает языком и с ненавистью цедит:

— Ты-ы…

Продолжить он не решается и, яростно затянувшись сигаретой (ало вспыхивает пепельный кончик), швыряет ее в окно, недокуренную наполовину. Мне тоже вдруг хочется закурить.

— Не пожертвуете и мне одну? Окажите милость.

— Я думал, вы не курите.

— Не курю. — Он протягивает мне сигарету. Я действую напролом: — Вам, наверное, все-таки стоит проехаться до домика. Вдруг она вернулась?

— Заметано. — Робби, наклонившись, подносит зажигалку — вспыхивает язычок пламени, и мне сразу делается нехорошо. Безмозглый я кретин, надо было скорее сматываться… Представляю, что сейчас готов выдать Тим относительно моей персоны, какие похвалы Всевышнему. Зеркальце, зеркальце, что ты ему покажешь? Ничего хорошего. Потную осунувшуюся физиономию, размазанные тени на веках, помаду немыслимого медного цвета. Взмахнув на прощание рукой, я включаю сразу третью скорость, вкус у сигареты отвратительный, все одно к одному, полный аврал. Предлагаю сигарету Ивонне — не хочет, она хочет общения.

— Надеюсь, Рут вела себя прилично. Молоденькие женщины лю-ю-юбят иногда поиздеваться, уж я-то знаю, хи-хи-хи.

Она энергично постукивает и одновременно поглаживает мое колено и тут же обнаруживает, что оно — голое, а выше — подол юбки.

— А-ахх! — Быстрый взгляд вниз и вбок, короткое смущение. — Надо же, ваша кофточка очень похожа на мой топик.

— Это он и есть.

И еще одно мелодичное «А-АXX!!». Не реагирую, мне главное разобраться, куда я еду, машина упруго подскакивает на камнях.

— Гммм… А знаете, мне страшно жаль нашу бедную девочку, я долго обо всем этом думала и решила: ничего там нет, совсем не из-за чего так себя изводить. Пустое все это. Хотя и — ЗАУМНОЕ. — Ее нежно-розовые щечки вдруг вспыхивают, к чему бы это…

Бум-бум. Это из багажника — слабое постукиванье. Бум. Я включаю радио.

— Правильно. Обожаю музыку, особенно… кхм… под настроенье. Так о чем я говорила… Ах да: ничего в этом нет! Конечно, если только об этом и думать, то можно совсем чокнуться. Я видела, как это бывает. Когда Робби уволили. Он целыми днями крутил кассеты, видик был включен с утра до ночи. И однажды я не выдержала и сказала: «Робби! Давай решай, или ты будешь жить нормально, будешь…» — Она вдруг осеклась.

— Будешь что?

Но Ивонна молчит.

— Так что он будет, а, Ивонна?

Ее настороженное молчание меня бесит. Она же прислушивается… и сейчас услышит, как Рут колотит по багажнику.

Я трогаю ногу Ивонны… и тут она как завопит:

— Остановите! ОСТАНОВИТЕ МАШИНУ!! О БОЖЕ! О-ГОСПОДИ-ТЫ-БОЖЕ-МОЙ! Я знаю, где она, эта маленькая дурочка! Это же очень опасно. РУ-У-У-УТ!

Резко торможу, и нас вжимает в сиденье. Какая же я скотина! Не сообразил, что крышка раскалится на солнце. Господи Иисусе! Накатывает внезапный страх, и вот я уже ледяными негнущимися пальцами пытаюсь открыть багажник. Бум. Бу-у-уммм! Ивонна верещит над моим ухом:

— Рут, Рути, это Ивонна, ты можешь верить в кого угодно и кому угодно, но нельзя же так!! Ты ведь могла погибнуть, глупышка, маленькая ты моя дурочка!

Я упираюсь коленом в бампер, чтобы сладить с проклятой крышкой. Как она там? Как?

Она там — ужасно. Вся засыпана красной пылью, из носа струей бежит кровь. Ивонна, тоненько взвизгнув, помогает Рут выбраться.

— А-ахх, ох, ммм, — тихо стонет Рут, еле держась на ногах и жадно хватая ртом воздух.

— Все хорошо, Рут, все хорошо, — силюсь бодренько произнести я, как будто я тут вообще ни при чем. Но из горла моего исторгается лишь свистящий шепот, голос пропал, совсем…

— Все хорошо, — вторит мне Ивонна, — мы сейчас тебе поможем.

Я протягиваю Рут руку, но она отшатывается:

— Нет! — и прячется за спину Ивонны, вцепившись в ее блузку.

— Ну что ты, что ты, детка, — Ивонна нежно ее обнимает, — не бойся, тебя никто не обидит.

Рут не слушает, похоже, ее мутит. Она выскальзывает из рук Ивонны, бредет, еле волоча ноги, прочь. Я кидаюсь вслед, но недостаточно быстро — прихрамываю, я же без ботинок. Запрыгиваю в машину и трогаю. Ивонна кидается наперерез и кричит:

— Подождите, подождите!

— Не могу, я должен ее догнать.

Рут ковыляет впереди, спотыкаясь, поскальзываясь о каменистую неровную землю, я почти уже настиг ее…

— Я люблю тебя, люблю, люблю… Не упрямься, сядь в машину.