обратился он к бригадирше. — Говорят, скоро будет в нашем колхозе председатель, а в твоей семье хозяин. Так это или не так?

— Ой, Денис! — смутилась Трояниха. — Вы меня будто сватаете… Будет ли председатель в колхозе, не знаю, а вот хозяин, может, скоро вернется.

— Раз дела такие, — продолжал Денис, — то не мешало бы промочить горло. Чтоб легкая дорога была у Андрея. Как ты думаешь, старая? — хитровато подмигнул он жене.

Засуетилась Ульяна, гремя посудой.

— У меня меду немного настояно, — говорила она в волнении. — Упрятала бутылку, знала, еще придет к нам праздник… Я очень за тебя рада, Оксаночка. Уж и поплакала и помолилась, чтоб скорее ты дождалась хозяина.

Немного потеснившись, они расселись вокруг стола. Их руки, их взгляды, их встревоженные сердца — все сейчас было едино. В эту минуту каждый чувствовал, что он из одной семьи — солдатской, что и Федоре, и Алешке, и Наденьке — всем им улыбалось счастье.

Ульяна разлила медовую «шипучку», и пока она всех обносила, Вовка незаметно слизнул пену, грибком поднявшуюся над кружкой: сладкая, даже во рту липнет!.. Первый тост произнес Яценко за то, чтобы никогда не было войны, чтобы снова ожили наши села, чтобы росли дети в добре и счастье, а старым если и умирать, так только своей смертью, а не от руки врага.

И завязалась тихая беседа. Вспомнили Вовкиного отца, довоенную жизнь, все то, что было да быльем поросло… Ульяна подсела к Троянихе, обняла ее, такую усталую, измотанную работой, и ласково уговаривала:

— Ешь, сердечная, ешь!.. — Потом тихо спросила: — Слыхала я от людей, как вы с Андреем поженились. Говорят, он тебя из самого ада вырвал.

— Расскажи, мама!

— Расскажите, расскажите! — насели Ольга с Яшкой.

— Чего там говорить? — сказала Трояниха и обвела стол смущенным взглядом. Задумалась. — В семье нас было десять ртов: три брата, остальные девушки; все маленькие, как горошинки. Среди них я самая старшая. Жили мы на хуторе Михайловском (это под Лозовой). Тяжелое было время, голодное. Станция недалеко, каждый день — бои, налеты, атаки; то красновцы, то деникинцы, то шкуровцы — одни наступают, другие бегут. Хутор до последней щепки растащили, хоть по миру иди… И вот остановились на постой красные конники. Среди командиров — Андрей, молоденький такой, отчаянный. Проедет на черном жеребце в буденовке, красный бант в петлице, ремень накрест, — все девушки по нему сохнут. Подружились мы с ним. Встречались вечерами. И вдруг: «В ружье! Тревога!» — налетели деникинцы. Рубились, рубились наши и все же отступили. А вы, может, слышали, что творили белые с теми девушками, про которых они говорили: продались комиссарам. Страшно издевались. Сгоняли крестьян, при народе раздевали несчастных, а потом на куски шашками… Мать испугалась за меня: «Зачем ты связалась с красным!» — и загнала меня на чердак. Сижу я в потемках, полный двор налетчиков, жду смертного часа. Ночью вдруг слышу стук в чердачные дверцы. Андрей! По стуку узнала: он! Подхватил меня — и в седло. «Только держись!» — понесся галопом, аж подковы зазвенели. На хуторе — паника, стреляют в темноте; слышу — погоня за нами, свистят пули, а мы летим как в пропасть. Убежали к своим! А потом — куда Андрей, туда и я; санитаркой служила, все фронты с мужем прошла рука об руку. Всякое было: и в болоте тонула, и под снегом мерзла. Но не жалею, нет! Счастлива я… Дай бог всем молодым такой любви.

Замолчала Оксана. Белесый дымок от лампы вплелся в густые пряди волос, тяжело спадавших на ее плечи. Опустила мать седую голову, ушла в свои воспоминания. В землянке притихли, словно боялись погасить доверчивый огонек, который осветил самое интимное — в чем люди признаются не часто.

Освободившись от мыслей, Оксана быстро поднялась:

— Ой, как долго мы засиделись! — и сказала о главном, из-за чего они, собственно, пришли.

— Значит, в комиссию нужно бумагу? — переспросил Денис. — Хорошо. Сейчас обмозгуем и сделаем. От имени всего колхоза. Такое заявление в селе каждый подпишет, потому что все любили Андрея за правду. Никогда не кривил душой, и щепки для себя не взял, все для людей, для колхоза. Жил человек как на ладони…

Денис коротко и деловито распорядился, и семья стала выполнять наказ отца.

Ульяна быстро наскребла сажи, развела в гильзе порошок — вот и готовы чернила; нашлась и бумага — Алешка вырвал из старой потрепанной книги чистый листок; Илья вытащил из ставни заржавевшее (еще довоенное!) перо, привязал его ниткой к палочке.

— Садись, Илья, к огню, — приказал отец. — Ты у нас мастер на писанину, тебе в штабе только служить.

Илья подсел к огню, склонился над бумагой.

Яценко, нахмурившись, стал ходить по землянке — до печи и обратно. Он ходил размеренным шагом, будто вынашивал в себе самые важные мысли. В ожидании все замерли.

— Пиши! — сказал немного погодя Яценко, обращаясь к сыну. — Начинай так: «Уважаемые товарищи ревизоры».

Илья заскрипел самодельной ручкой; затупленное перо, брызгая чернилами, то цеплялось за неровности, то прыгало, как плуг, выворачивающий корни. А отец медленно бросал в тишину просеянные слова, и они, будто зерна, ложились ряд за рядом на бумагу.

— Так или не так говорю? — переспрашивал Яценко, обращаясь сразу ко всем.

— Так, сосед, так, — одобрительно кивала головой Трояниха. — Прямо из души мои мысли берете.

И снова Яценко, как маятник, ходил взад-вперед, огонек качался из стороны в сторону, и все следили за тенью, двигающейся по стене.

От напряжения у Ильи заболела шея.

— Докладывай, что мы там посеяли, — спросил отец у сына.

Илья расправил сомлевшие плечи и, как школьник, громко, по слогам, прочитал:

«Уважаемые товарищи ревизоры!

Пишут вам всем колхозом граждане села Колодезное, Бобринецкого района, Кировоградской области. Серьезное дело имеем к вам. Не могли бы вы поскорее отпустить нашего земляка, который был у нас до войны бригадиром? Зовут его Троян Андрей Васильевич. Говорят, воевать он уже не годен, а в колхозе нужен для общей пользы. Войдите в наше положение.

Земли у нас много, гектаров по двадцать на душу, а живую и тягловую силу почти всю до капли война изничтожила. В колхозе одни бабы да дети, и тех осталось половина: село сгорело дотла, кого убили, кого в Германию угнали, до сих пор не вернулись. Такое, видите, положение, а здесь еще беда — нет хозяина, который с пониманием взялся бы за колхоз, поставил бы на ноги людей, чтоб общим трудом вытащить хозяйство из разрухи.

Поймите нас, товарищи, правильно и помогите вернуть в