«Ну и ну!» — переглянулись мальчишки.

— Вот что, братва, — сказал Яшка и прищурил зеленоватые глаза. — Приглашаю вас, значит, на свадьбу. «Отец и мать говорили…» и все такое, как полагается. Будете моими дружками, больше некому. Поняли?

Этими словами Яшка окончательно сразил пастушков. Алешка побледнел, как стена, Вовка почернел, как сажа. Оба хотели что-то сказать, но их только передергивало.

— Я… Я… Я-шш-а! — затряс губой Алешка. — Это ж н-н-надо п-петь?

— И… и… и… — заикал Вовка, — и за столом… что-то говорить?

— Ерунда, — сплюнул Яшка, да так метко, что сбил кузнечика со стебелька. — Споем все вместе, и так, что стены треснут. Горла нет, что ли?

Наверное, только сейчас Алешка и Вовка с грустью почувствовали, что они еще слишком малы по сравнению с Яшкой. Ну, разве мог бы он, Вовка, обуться в штиблеты и гулять с таким форсом по селу, приглашая людей на свою свадьбу? Куры и те от смеха подохли бы. А над Яшкой никто не будет смеяться. У него есть такая сила, такая уверенность, которая возвышает его над Вовкой и над Алешкой, хоть они с Яшкой почти одногодки.

Шутки шутками, но все-таки грустно расставаться со своим человеком, пусть он даже и рыжий, и немного взбалмошный. Ведь он покидает ребят навсегда и причаливает к другому берегу — к взрослым.

— Когда же свадьба, Яшка? — спросил опечаленный Вовка.

— Недели через две. Вот рожь обмолотим да хоть браги какой-нибудь сделаем. Твоя мать, Вовка, разрешила…

Встал, похрустел костями и, обратившись к своим дружкам, сказал:

— Чего головы повесили? Давайте поиграем, а? В кучу малу, вспомню свою молодость! — с хохотом стукнул лбами ребят, сбросил с ног штиблеты в траву, а потом, пригнувшись, как кобчик, спросил: — А ну, кто меня поборет?

Это был прежний Яшка — задиристый, грубовато-простой, свой парень.

Вовка потянул его за матросские брюки, вдвоем с Алешкой они вцепились в зеленые штанины. Яшка полетел на землю, подмял под себя ребят, и завизжали, засмеялись мальчуганы.

— Вот что, ребята! — с трудом переводя дыхание, сказал Вовка. — Сейчас, пехота, я вас покатаю. Честное солдатское!

В одно мгновение вскочил Вовка на бетонный холмик блиндажа, сложил ладони лодочкой и позвал:

— Фрицик, Фрицик, Фрицик!

«Ме-е-е!» — заблеяло из бурьянов, и рыжий поджарый козел выскочил навстречу Вовке.

Троян подразнил его фигой и бросился к ребятам, за ним с воинственным блеянием прыгал козел. Он имел грозный вид: рога как два турецких ятагана, борода — клином, хвост — крючком, кожа на вытертых коленях — словно кавалерийские нашивки.

Козел грозно зафыркал, обходя ребят сзади.

— Почему ты Фрицем его обзываешь? — спросил Яшка, поворачивая голову за козлом.

— Понюхай. Слышь, как воняет? Как немецкая карбидная лампа…

И козел заинтересовался Яшкой, особенно его зеленым клешем. Смешно вывернул губы, залопотал языком и понюхал травянистого цвета брюки. Не понравились, видно, — брызнул слюной.

— Тьфу! — толкнул Яшка ногой козла. — Убери, Вовка, эту вонючку!

А Вовка: «Вперед, братва!» — вскочил на козла, кнутом ударил по ребрам. Фриц шмыгнул в полынь, Вовка упал на землю.

Тогда с криком «Наша взяла!» Алешка прыгнул на Фрица и тоже полетел вниз головой. Но Яшка не сплоховал — схватил козла за рога, оседлал его и пустился вскачь. Яшкины ноги по земле волочатся, поднимают пыль, ребята от хохота катаются по траве.

Может быть, ребята еще долго возились бы с Фрицем, но заметили на дороге мужчину, шедшего прямо к ним. Его маленькая одинокая фигурка то появлялась, то исчезала среди полыни.

— Отец мой, — сказал Алешка и первый притих. — Он с утра пошел на станцию, чтоб выменять дверные петли, крючки и другую мелочь… для школы.

Яшка обулся, выщипал репейник со свадебных брюк. Вовка и Алешка поправили штаны. Прогнали козла и уселись на краю блиндажа, притихшие, словно ни в чем не виноватые.

Повернув головы к страннику, они пристально наблюдали за ним.

— Нет, кажется, не отец, — приободрился Алешка. — Отец с мешком, а у этого сундучок в руках.

— Точно, — подтвердил Яшка. — Похоже на военного. Видите, фуражка с козырьком.

— В сапогах и галифе, — добавил Троян.

Неизвестный мужчина, по-видимому, тоже заметил мальчишек и, свернув с дороги, прямо по траве подошел к блиндажу.

Это был высокий худощавый офицер, гимнастерка нараспашку, туго стянута ремнем. Сапоги в пыли, под мышками от пота темные пятна; худое, тщательно выбритое лицо заострилось, вытянулось — каждая морщинка на лбу и вокруг глаз резко выступает; сразу скажешь: видал виды солдат.

— Здравствуйте, казаки! — поздоровался он.

— Здравия желаем! — за всех ответил Яшка.

Офицер (четыре звездочки на погонах — капитан!) поставил на землю черный, обитый железом сундучок, сел на него, вытянул уставшие ноги, и громко вздохнул, потом вдруг спросил:

— Как живете, ребята?

— Ничего, — ответил Яшка. — Живем помаленьку.

— Курите небось?.. Признавайтесь и меня угостите домашним табачком, если имеется.

Яшка с большим удовольствием дал целую пригоршню зеленоватого, крупносеченого самосада. Одной, почему-то левой рукой офицер скрутил на колене козью ножку и, причмокнув, затянулся.

— Хороший табачок! — сказал одобрительно.

Тем временем Алешка толкал Вовку под бок: «Глянь, глянь, сколько у него орденов!» Вовка двинул плечо: «Да не лезь! Сам вижу!»

Мальчуган внимательно слушал, стараясь не пропустить ни одного слова, не упустить ни одного движения нежданного странника.

Серыми, спокойными глазами оглядел гость чумазую компанию, посмотрел на потрескавшиеся Вовкины и Алешкины ноги, потом на деркачевские штиблеты. Едва заметно улыбнулся, глядя из-под густых светлых бровей. Казалось, вот-вот скажет он что-то лукавое, насмешливое.

Но вдруг угасла лукавинка в его глазах. Высокий, незагоревший лоб рассекали темные, глубокие морщины.

Помолчав немного, офицер с тревогой спросил:

— Слыхал я в Долинской, что война смела Колодезное. Кто же уцелел, ребята? Давиденко живы?

— Нет, дядя, — нахмурился Яшка. — Куда им, старым? Во время облавы поймали их на лугу… добили.

— А Гнатюки?

— Может, дочери и живы… Этапом девушек угнали… фашисты, — ответил Яшка. — А кто их знает, где они сейчас.

— А Яценко?

— Живы. Из огня вырвались. Вот их Алешка.

— А ты, случайно, не деркачевский будешь? — спросил военный и, прищурив один глаз, стал всматриваться в шершавое остроносое лицо самого старшего из пастушков. — Гаврилы сынок, да?

От неожиданности Яшка часто заморгал рыжими ресницами.

— Деркачевский… А как вы узнали?

— Очень заметный ваш род…

— Батюшки! — с шумом хлопнул Яшка руками по острым коленкам. — Чего же молчите? Троян вы, да? Бригадир наш?

— А что?

— Так это Вовка! Посмотрите!

Как будто земля сразу расступилась. Отец и сын, а между ними пропасть. И больше ничего.

Отец смотрел на Вовку.

Вовка смотрел на отца.

В одно мгновение они