приказе. Комиссия при Се11е-Lager состояла из 5 английских и 7 русских офицеров. Среди английских офицеров был один русский лейтенант Петерсон, сын российского генерального консула в Гааге, прослуживший всю войну в английской разведке.

Старший английский офицер подполковник Шотландской гвардии Мак-Грегор, ознакомившись с этим приказом, вызвал в свой кабинет поручика Горожанкина и лейтенанта Петерсона. Петерсон получил приказание прочесть этот приказ Горожанкину. Когда приказ был прочтен, Мак-Грегор задал два вопроса: «Понял ли Горожанкин этот приказ?» и «Понял ли он, что этот приказ ему не сообщали?». Получив утвердительный ответ, Мак-Грегор успокоился, а поручик Горожанкин немедленно командировал офицера в Ганновер к полковнику Богуславскому с донесением об этом приказе.

На следующий день у полковника Богуславского собралось 21 офицер из 21 комиссии с идентичными донесениями. Словом, только в двух комиссиях секрет был сохранен. Очевидно, английское офицерство нашло этот приказ не джентльменским и постаралось предупредить русских. Полковник Богуславский в тот же вечер отправился в Берлин к русскому военному представителю с докладом об этом приказе и с просьбой поднять вопрос у военных представителей союзников о приравнении в этом отношении русских офицеров с союзными. Этот вопрос был быстро разрешен, и мы, служившие в английской зоне, должны были покинуть Германию вместе с англичанами.

Прибыв в Се11е-Lager и представившись старшему английскому офицеру подполковнику Мак-Грегору и русскому старшему поручику Горожанкину, я был назначен начальником 3-го батальона.

Се11е-Lager по сравнению с Diepholtz’ом был огромным – в нем во время войны содержалось 40 тысяч пленных солдат. Он представлял собой четыре квадрата бараков, расположенных вдоль двух широких, пересекающихся крестом улиц. Между воротами лагеря и бараками находился большой плац, на котором можно было свободно выстроить весь лагерь. В каждом квадрате-«батальоне» при мне находилось до 2500 пленных. Так как бараки были рассчитаны на несравненно большее число людей, они имели достаточное жилое пространство. Старший барака, обыкновенно фельдфебель или подпрапорщик, был ответственным за порядок и чистоту барака. Всего в это время в лагере находилось 10 тысяч пленных. При лагере находился лазарет на 200 коек, небольшая лаборатория и аптека. Лазаретом ведал пленный военный врач 144-го Каширского полка д-р Осиновский, при мне были прикомандированы два врача украинской гетманской миссии.

В этом лагере мое положение было иным, пришлось не только нести дежурство по приемке продуктов для лагеря, но и постоянно находиться в служебное время в лагере, так как был ответственным за порядок, чистоту и санитарное состояние своего батальона. Поэтому общение с солдатами было более широкое. Они знали от вестовых, что я недавно в Германии, и постоянно завязывали разговор о том, что происходит в России. В этих разговорах нам приходилось быть очень осторожными, так как они кое-что слыхали от немцев о Гражданской войне, кроме того, как в Diepholtz, так и в Се11е-Lager находилось несколько прокоммунистов, которые при каждом удобном случае проводили известную агитацию. В массе же пленные полагали, что это простой народ борется с господами. Поэтому к словам офицеров они относились очень недоверчиво и всеми способами старались выяснить истинное положение и цели борющихся сторон и в особенности интересовались вопросом о землице. Наше положение во всех этих разговорах было довольно затруднительно. Английское начальство строго запрещало всякую политическую пропаганду среди пленных, и с этим запрещением приходилось считаться. С другой стороны, русское начальство нам твердило: набирайте солдат для армии.

Наши разговоры с солдатами выяснили, что громадное большинство солдатской массы только и думает, как быстрее возвратиться домой, чтобы не опоздать на раздел помещичьей земли. Кроме того, нам приходилось опасаться, что люди могут додуматься до того, что будут записываться в белую армию, только чтобы, возвратившись в Россию, перейти к красным.

Все эти соображения побуждали нас действовать очень осторожно и стараться заранее хорошо изучить всякого возможного кандидата. Только тогда, когда создавалась полная уверенность в его искренности, старший русский офицер заносил его в список добровольцев и, когда их набиралось известное число, доносил русскому военному представителю, которым присылался из Берлина офицер для сопровождения партии добровольцев по назначению. По приезде этого офицера все записавшиеся поздно вечером вызывались из бараков, переводились в малый карантинный лагерь, где утром получали от англичан белье, обмундирование и сухое продовольствие на несколько дней и отправлялись по назначению.

Как мы ни старались проверять этих добровольцев, все же не было полной уверенности в их искренности.

За все время работы комиссии в Се11е-Lager из него нами было отправлено всего только 300 добровольцев, то есть менее 3 процентов состава. Некоторые из них происходили из богатых крестьянских семейств, как мой вестовой, отец которого имел 150 десятин земли в Балтском уезде Херсонской губернии и держал в Одессе две извозчичьи биржи. Он долго расспрашивал, что и как происходит в России, прежде чем попросил послать его в белую армию. Но среди отправляемых попадались и такие, которые мало были заинтересованы в победе белых.

Служить в Се11е-Lager было несравненно труднее, чем в г. Diepholtz. Справиться с массой солдат, не имея дисциплинарной власти, было очень трудно, тем более что самый незначительный предлог мог вызвать серьезные волнения. Так, в солдатский лагерь Soltau, где находилось 10 тысяч солдат, кто-то из английских интендантских офицеров отправил 1 процент вагонов куриных консервов и сардинок. Дней через десять в лагере началось серьезное волнение с претензией: «Все курица да курица, срединки да срединки, а мяса не дают».

Однажды в Се11е-Lager я около полудня возвратился из командировки в Ганновер и, несмотря на служебное время, нашел всех русских офицеров в собрании. Меня предупреждают, что накануне пленные взбунтовались и что никто из русских офицеров сегодня в лагерь не входил. Иду в канцелярию дать отчет о командировке старшему английскому офицеру. Оказывается, он, несмотря на волнение, пошел внутрь лагеря. Мое положение пиковое – не пойти в лагерь, как в этом случае должен был нормально сделать, это показать, что трусишь, и в результате потерять лицо перед англичанами. Я решил рискнуть. Вошел в лагерь и благополучно дошел до своего батальона, где спросил встречного солдата, не видел ли он старшего английского офицера. Получив невежливый ответ, я его подтянул и тем заставил вежливо повторить ответ.

Прошло около трех месяцев моей службы в Се11е-Lager, как мы узнали от немецкого коменданта, что военное министерство решило расформировать Се11е-Lager и перевести пленных в Soltau. Когда в конце недели я был с очередным докладом у полковника Богуславского, я ему об этом доложил. Последний мне предложил по расформировании Се11е-Lager поехать на подобную службу в Восточную Пруссию, но ввиду того, что от этого