— А это ваши сыновья?

— Бог мой, нет! Племянники, месье. Моя дорогая сестра, узнав, что у меня дела в Париже, упросила взять их с собой в Сен-Дени, чтобы вознести молитвы об их выздоровлении.

— И от чего они выздоравливают, месье?

— О, это… они немного… — Падает завеса смущенного молчания, разрываемая, наконец, театральным шепотом: — Их, видите ли, ударили головками, обоих, при рождении. По недосмотру повивальной бабки. С одним и тем же результатом.

— На вид они вполне разумны.

— В этом-то и трагедия, месье. На поверхности все вроде бы в порядке. Но стоит копнуть… — Легкий свист. — Дома никого, кроме крыс.

В этот момент раздается еще один голос. Женский, он звучит осторожно и в то же время сурово. Словно ворона зовет вороненка.

— Я уверена, они не причинят вреда.

Это одна из самых незаметных опасностей чтения. Если вы достаточно часто видите чье-то имя напечатанным, у вас возникает иллюзия, что вы хорошо знаете этого человека. Этот эффект сыграл свою роль между мной и Мадам Рояль. У меня появилось чувство, будто я вломился в ее жизнь подобно тому, как иные вламываются в уборную, решив, что это отдельный кабинет.

Поэтому когда стражник ослабляет хватку и позволяет мне подняться — и когда бледное, строгое лицо герцогини опять приближается ко мне, — я опускаю глаза из опасения, что она прочтет мои мысли.

— И в самом деле, — замечает она, — не было никаких причин так кричать. Я просто опешила.

— Но разве можно вас винить, мадам? — Видок выразительно щелкает каблуками. — В подобном месте если и ожидаешь кого-то встретить, то разве что привидение или гоблина, а никак не парочку Taugenichts.[16]Примите мои извинения. Они не хотели ничего дурного.

Тут внезапно голос французского государства обретает плоть и кровь. То есть в полосу света вступает человек лет примерно пятидесяти. Смуглый, с полными губами. Торс слегка откинут назад, словно бы отрицая угрозу, выражаемую выдвинутой вперед правой ногой. Он подтянут — так, как в наше время уже не ждут от аристократов, кудрявые от природы волосы острижены довольно коротко, одежда сидит ладно, во всем облике ощущается порода.

— Я бы попросил вас, — произносит он, — в будущем получше следить за вашими племянниками.

— О чем может быть речь, месье! Завтра утром они с первой же почтовой каретой отправятся в Страсбург и больше не побеспокоят вас, клянусь Богом. Слышали, лоботрясы? А ну-ка пошли, у нас как раз осталось время помолиться…

До молитвы руки так и не доходят, но карета Видока стоит на том же месте, где мы ее оставили, и оттуда мы направляемся прямиком к городским воротам. Только когда мы отъехали от Сен-Дени, Видок стучит по крыше экипажа и приказывает кучеру остановиться.

— Шарль! Выйди, поиграй.

Он выходит. Окунается в луговые травы с видом студента-медика, отпущенного с последнего экзамена.

— Так-так, — произносит Видок, мрачно наблюдая за резвящимся Шарлем. — Наш юноша не так прост, как кажется.

— С чего вы взяли?

— Я, в отличие от вас, за ним наблюдал. Говорю вам, он выбрал момент. Дождался, когда вы отвернетесь, и бросился кратчайшим путем к герцогине.

— Ему просто не терпелось уйти, вот и все. Я сказал ему, что уйти можно будет только после того, как мы встретимся с ней. Он… он хотел ускорить процесс.

— Неужто?

Мы еще с минуту наблюдаем, как он ползает во ржи, изучая каждую былинку.

— Он даже, по-моему, ее не узнал, — рискую я предположить.

— Правда.

— И она его тоже.

— И это правда. Ее вниманием завладело лишь одно лицо — ваше, Эктор.

Наклонившись, он срывает цветок клевера и растирает его между пальцами.

— Ваш отец встречался с Мадам Рояль?

Я киваю.

— Насколько вы похожи на него, Эктор?

— Ну… довольно сильно, как мне говорили.

— Очень хорошо. В таком случае объясните, почему вид вашего отца должен вызывать у герцогини слезы.

3 жерминаля III года

Шарль неоднократно спрашивал о сестре. Я объяснял, что состояние его сестры не в моей компетенции, но в последнее время он заговаривает о ней все настойчивее. Мне думается, что добрые известия о сестре могут чрезвычайно поспособствовать поднятию его духа и улучшению состояния здоровья.

Сегодня утром спрашивал у Леблана, возможно ли получить аудиенцию у принцессы. Он говорит, что только с согласия Комитета общественной безопасности. Обратиться туда непосредственно? Учитывая негативный характер моего предшествующего опыта общения с Комитетом, я решаюсь обратиться лично к ген. Баррасу — он часто принимал мои петиции благосклонно.

Сегодня же я посетил его. Был удивлен тем, что получил желанную аудиенцию сразу — а также тем, что отношение генерала к просьбе явно положительное. Он спросил, не соглашусь ли я поужинать с ним у него дома — завтра веч. — для дальнейшего обсуждения вопроса. Я с готовностью согласился.

5 жерминаля

У меня появилась причина пожалеть о приглашении Барраса. Детали нашей встречи слишком вульгарны, чтобы их описывать. Достаточно сказать, что его заявления вызвали у меня немалое отвращение. Утешает лишь то, что теперь у меня на руках письмо, за личной подписью Барраса, содержащее позволение навещать мадемуазель Рояль на регулярной основе.

Но только подумать, какую цену пришлось за это заплатить! Прав мой друг Юниус, утверждая: «Мы живем в гибкие времена».

6 жерминаля

1-я беседа с принцессой имела место сразу после посещения нами Шарля. Она живет на 3-м этаже башни — в помещении, где прежде содержались также ее мать и тетя. Мы с Лебланом застали ее за вышиванием, сидящей у окна. Это, как мне сказали, единственное занятие, которое ей разрешено.

Мадемуазель Рояль сейчас, по нашим подсчетам, 16 — она очень юная девушка. Волосы у нее не напудрены, собраны в пучок. Головной убор = платок, которому придана форма розетки. Платье у нее одно, шелковое, красновато-коричневого цвета. Шляпу ей носить не разрешается.

В целом здорова, но выражение лица выдает чрезвычайную угнетенность. Увидев нас, она не сделала ни одного приветственного жеста и не произнесла ни слова. На наши многократно повторенные вопросы не отвечала.

Как напомнил мне Леблан, принцесса в тюрьме более двух лет. Время, проведенное в помещении без света и отопления… на диете из ежедневных оскорблений со стороны стражи… троекратных обысков каждый день, а часто и посреди ночи… без каких-либо удобств. Карты, даже книги запрещены из опасения, что с их помощью она станет передавать зашифрованные сообщения, получать роялистскую пропаганду и т. д.