И тут мне на голову шлёпнулось что-то мягкое и влажное. Пискнув от неожиданности, я подскочила и схватилась за волосы. Вторая плюха легла мне на белоснежный рукав.

- Да что за чёрт?! - взвыла я, разглядывая гадкую бело-зелёную субстанцию.

- Угу… Ещё на язык попробуй, - проворчал домовой. - К твоему сведению, хозяюшка, голубей обычно в клетках перевозят. Так неожиданностей меньше.

Я задрала голову, и в этот момент третья из проклятых птиц, рядком рассевшихся на балке, прицельно нагадила мне в глаз.

ГЛАВА 30

Как я не прокляла весь птичий род, начиная от страусов и заканчивая жар-птицей, не знаю. Но судя по тому, что когда я закончила промывать глаза и материться, паршивые голуби всё так же восседали на балке и уже успели загадить лавку, стол и кувшин с питьевой водой, всё-таки каким-то образом не прокляла.

- А клетку куда дела? - подлил масла в огонь домовой.

- Забыла, - буркнула я и торпедой вылетела во двор: вот где пригодится склонность лешего к художественному плетению из лозы всяких конструкций.

Пока лешак выполнял мою просьбу, я, приплясывая на месте одновременно от злости и нетерпения, старалась отогнать мысль о том, что для переписки с царевной мне хватит и одной птички, а голубей вроде как вполне можно жарить. К счастью, лесной хозяин справился быстрее, чем подобные идеи завладели мной окончательно. При помощи щучьего веления я переместила пернатых бомбардировщиков в клетку и мстительно решила, что кормить их буду не раньше вечера.

Поблагодарив лешего, я обошла свои владения, убедилась, что за время моего отсутствия ничего не изменилось, и вернулась в избу. Домовой уже успел прибрать безобразие, устроенное голубями, но на глаза мне не показывался. То ли обиделся, то ли ещё что. Расшаркиваться с вредным старичком я тоже была не в настроении, а потому расстелила скатёрку, почти не чувствуя вкуса, проглотила несколько картофелин и кусок мяса, и засела за «Травник».

Но сколько я ни перелистывала старинные пожелтевшие страницы, ничего подходящего не находилось. Не упоминалась та страшная картина, которую я застала у больного царевича, ни в проклятьях, ни в болезнях. Даже похожего ничего не было.

Только когда от напряжения разболелись глаза, я отодвинула толстый фолиант и сообразила, что на поляну уже опустился вечер и в избушке царит полумрак.

«Вот вредный дедок, - сердито подумала я, прижимая холодные пальцы к воспалённым глазам, - мог бы и свечи зажечь!»

Я походила по комнате, разминая затёкшие ноги и спину. Но спутанный комок грязно-зелёных паутинок так и маячил на границе сознания, не давая ни расслабиться, ни отложить поиски. Я щёлкнула пальцами, активируя вечные свечи, села за стол и снова расстелила салфетку-самобранку. От переживаний разыгрался зверский аппетит.

- Сказывай, что за беда у тебя, хозяйка, - раздался голос с печи. - Одна голова хорошо, а две лучше.

- Снизошёл таки? - проворчала я, поднимая взгляд.

- Ждал, не отступишься ли, - ничуть не обиделся домовой.

- С чего бы? - фыркнула я.

- А так оно лучше было бы, - пробурчал он. - Отступись, хозяйка, а? Всех не спасёшь.

- Так… Значит, знаешь что-то всё-таки? - нахмурилась я. - И почему вчера не рассказал?

- А потому что лучше бы ты отступилась, - сварливо отозвался домовой. - Забыл, что упрямство вперёд ведьмы рождается. Да и не знал я вчера ничего.

- А сегодня узнал? - недоверчиво покачала головой я. - Я же тебе ничего не рассказывала.

- Сама себе рассказывала, - огрызнулся дедок. - Битый час бормочешь: паутина грязно-зелёная… Жизнь уходит… Были у меня и вчера таки домыслы. Да отогнал: нечего зло приваживать.

- Хозяин домовой. Ты или рассказывай, что знаешь, или не мешай. Нечего ходить кругами.

- Да не хожу я, не хожу. Только и ты слушать научись, а не гони лошадей прежде, чем с них плуг снимут.

- Слушаю, - отрезала я, всем своим видом изобразив предельное внимание.

Даже руки сложила на столе, как примерная школьница. Вид, правда, немного портила алюминиевая вилка с отбивной, которую я не потрудилась отложить. Но откуда домовому знать, как выглядят примерные школьницы.

- Ты вот думаешь, твоя бабка с сестрой да дочкой без продыху враждовала?

- Хозяин домовой! - подскочила я. - Ты бы ещё от сотворения мира начал!

- Ничего, потерпишь. Тем боле, что сотворение мира к делу не относится. А родственницы твои вполне.

- Ладно… - многообещающим тоном процедила я. - Слушаю.

- Грызлись бабы и правда знатно. Да была одна беда, которая даже их сплотила…

- Погоди… Ты мне вроде про это уже рассказывал. Что-то с дедом моим связано. Значит, всё-та к и нечисть!

- Нечисть, нечисть… - проворчал домовой. - А только не природная, а сотворённая. Паскудная больно. Яга, Ядвига да Марья сто лет назад славно деду твоему по шее надавали за ентих тварей. Опосля ему надолго воевать расхотелось. Так, по мелочи пакостил да грибы разводил у себя в подземельях. Теперь вот, похоже, за старое взялся. Прослышал, что ли, что Марья Моревна в Нави сгинула, и решил, что с сёстрами сладит. Али ещё чего, боги его знают, паскудника.

- Ты мне про нечисть кощееву расскажи, хозяин домовой, - напомнила я, чувствуя, как внутри стягивается холодный комок.

- Поганая нечисть. Одно слово - сотворённая. Всё самое мерзкое и от нечисти, и от человеков взято да в один котёл слито. Жизнью чужой она питается. Страхом, болью, горем, ещё чем… То мне достоверно не ведомо. А только тянет тварь жизнь и из человека, и из нечисти. Не больно-то и живучая, а беды от неё…

- Так, погоди… Если не живучая, то ради чего аж три мои родственницы договориться сумели? Вампиров истреблять им пока в голову не пришло, а те тоже чужую жизнь жрут.

- Молодая ты ещё, хозяйка. Многого не знаешь. Особливо меры подлости человечьей. Поелику нет ей ни меры, ни дна. Марья, та выведать у Кощея желала, как он тварь такую сотворить сумел, да себе на службу её поставить. Ядвига - сестру со свету сжить чужими руками. А сама Яга ничем не лучше: обеих мечтала нечисти этой скормить в обмен на клятву кощееву больше не плодить тварей этих.

- Добрые тёти, - невольно хмыкнула я.

- Да только не вышло, как хотелось. Не подчиняется та