И потому Валин вместе с Лейтом и Талалом почти все утро уничтожали следы Суант-ры и предрассветной схватки. Они завалили тела ургулов камнями, затерли вмятины от когтей Ра на мягкой земле и перевели пленников в большой апи. Движение помогло Валину расслабить сведенные мышцы и позволило хоть на время забыть о том, что ждет впереди.

Они как раз заносили Гвенну в меньший из шатров, когда Анник, оставшаяся по ту сторону костра, произнесла своим неизменно ровным тоном:

– Продолжайте. Вверх не смотрите.

Валин, подавив естественное движение оглядеться, вместо этого нагнулся за новым поленом для костра.

– Что такое? – спросил он.

– Птица, – пояснила она. – Высоко, заходит с востока.

Валин усилием воли сдержал потянувшиеся к ножу и мечу руки и присел у огня, уставившись на варево в котелке. Анник с ее места было лучше видно. Конечно, кеттрал на птице не удивятся, увидев кучку глазеющих на их полет ургулов, но в трубу они легко разглядят лица, их черты. Лучше не поднимать глаз, как будто он ничего не заметил.

– Пролетели, – сказала наконец Анник.

Валин поднял голову, заслонил лицо рукой и проследил за удаляющимся силуэтом птицы.

– С такой высоты они не могли меня опознать, – заметила Анник.

Валин прищурился. Действительно, птица летела высоко, но он различал перья, окраску крыльев и хвоста – его зрение и при дневном свете оставалось острей обычного.

Он длинно, медленно выдохнул:

– Блоха. Это был Блоха.

Вечерняя проповедь утомила и растревожила Адер. День выдался долгий: она проснулась до рассвета, прошагала около шести миль и после короткого перекуса еще пять или шесть, так что обошлась бы без речей мелкого жреца, отнявших первую половину вечера.

Когда караван наконец становился на ночлег, ей ничего уже не хотелось, кроме как завернуться в одеяла и обо всем забыть. Но Нира напомнила, что надо быть тупее дохлого вола, чтобы, изображая паломницу, пропускать службы, и вот она вечер за вечером таскалась в сумерках слушать жрецов. Спотыкалась на кочках, щурилась сквозь повязку, чтобы не налететь на фургоны, и садилась на краю круга костра в противоречивой надежде, что паломники отметят ее присутствие, не обратив особого внимания на нее саму.

Слушать ей тоже было нелегко. Один молодой жрец целый вечер толковал о грехах развращенной династии Малкенианов. Другой – мечтал об идеальном царстве Интарры, освободившемся от вмешательства мирских властей. Последняя проповедь – многословный панегирик Уиниану Четвертому – задела ее за живое. Невозможно было прочитать что-то на освещенных отблесками костра лицах паломников, но общее настроение улавливалось отчетливо. Разоблачив в верховном жреце лича, Адер думала уничтожить не только его, но и его репутацию, однако доброе имя оказалось прочнее тела. Мало кто из этих людей присутствовал в храме, когда пламя охватило Уиниана и его собственная паства разорвала в клочья горящее тело. Они знали свою веру, а с точки зрения Малкенианов в целом и Адер в частности, вера их была – хуже не придумаешь. К окончанию жреческого славословия Адер до крови расковыряла себе большой палец ногтем.

Она медленно пробиралась обратно мимо телег и костров, мечтая только подкрепиться кусочком рыбы, немножко отогреться у огня и уснуть. Но, добравшись до своего костра, сразу увидела: что-то неладно. Старуха последние две недели каждый вечер проводила над чугунной сковородкой, обжаривая выловленных в канале карпов с перцем и купленным по дороге рисом, приговаривая над стряпней, словно сдабривала ее словами. А сейчас она стояла на крыше фургона, вглядываясь в темноту. Ее белые волосы, выбившись из пучка, облаком витали над головой. Клюка в руке вздрагивала.

– Оши! – выкрикнула Нира, сорвавшись на последнем высоком звуке. – Оши!

Она обернулась к подошедшей Адер:

– Пропал. Я вернулась к костру, а его нет.

Адер замялась в нерешительности. Разум Оши был много слабее, чем показалось ей поначалу, но его безумие не бросалось в глаза. Обычно оно проявлялось в бесконечном сосредоточенном молчании или припадках тихого плача. Если он и бредил, то тихо, обращаясь к птицам, к фургону, к собственным ногтям. Если старик совсем впадал в расстройство, рядом всегда оказывалась Нира: обнимала за плечи, давала отхлебнуть из бутыли, успокаивала беднягу. Сейчас, как видно, что-то пошло не так.

– Мы его найдем, – успокоила старуху Адер.

И прищурилась, оглядывая темный лагерь. Он был велик, но не огромен. Четыре или пять десятков костров и столько же фургонов на площадке в пару акров.

– Далеко он уйти не мог. – Она обвела пространство рукой. – Разделимся, обыщем лагерь.

– Лагерь я обыскала! – прорычала Нира. – Дважды. Оши пропал, и никто его не видел.

От ее тона Адер отпрянула. Она успела привыкнуть к резким манерам старухи, но здесь было что-то новое, жестче и острее.

– Ты надолго от него отходила? – осторожно спросила она.

Нира судорожно вздохнула:

– Ушла, когда стало темнеть. За рыбой. Сказала ему, чтобы сидел у костра, он всегда так и делал.

Значит, с заката. Крепкий мужчина успел бы пройти пару миль, но Оши – не крепкий мужчина. В сотнях шагов к западу тянулся канал, стало быть уйти он мог на север или на юг по дороге или на восток полями.

– Раньше с ним так бывало? – спросила Адер.

– Давным-давно не бывало!

Адер не успела ответить, потому что из-за фургона, касаясь ладонью рукояти меча, выступил Лехав. Его глаз Адер не видела, но что-то было в его позе, некая готовность к действию. По сторонам от него шли два паломника, явно из военных, – один из них еще держал в руке сочный ломоть мяса.

Лехав оглядел Адер и Ниру.

– Я слышал крик, – сказал он.

Адер кивнула. Внимание Лехава пугало ее еще больше неизбежных проповедей, но странно было бы теперь прятаться в тень. А если он поможет отыскать Оши, то и хорошо.

– Нам нужна помощь, – сказала она и, помявшись, заломила руки в надежде, что трогательный жест соответствует ситуации.

Один из паломников – коренастый мускулистый зверюга с лягушачьим ртом – осклабился на нее и повернулся к Лехаву:

– Юной госпоже нужна твоя помощь, капитан. Милашка так раскраснелась, едва дышит. Как ее не… выручить!

В отсветах костра Адер заметила, как его язык мелькнул между губами, словно маленький розовый хищник.

– Я не капитан, Лодж, – рассеяно бросил Лехав, окинув взглядом фургон. – Давным-давно ушел из легиона.

– Ясно, капитан, – ухмыльнулся человек-лягушка.

– Отвянь, осел, – подал голос солдат, стоявший справа от Лоджа, отвесив ему основательного тумака. – Девица такая же паломница, как мы. Не тупая дикарка с границы.