Шидловскому следовало бы призадуматься над многозначительными словами защитника. Впрочем, даже если он и заподозрил неладное, в его распоряжении уже не было времени.

Пока обвинитель допрашивал Радионову, Шумилов сходил в кондитерскую и привел полковника Прознанского в свидетельскую камеру. Супруга его была рядом на тот случай, если вдруг обвинитель сочтет нужным допросить и ее. Хотя изначально такой допрос не планировался Шидловским, тот не исключал, что надобность в нем может возникнуть.

Полковник, дожидаясь приглашения в зал, взволнованно мерил шагами комнату для свидетелей, ему как будто было несколько не по себе. Такое волнение казалось неожиданным: Яковлева, например, на его месте вела себя куда спокойнее.

Впрочем, всякое волнение полковника Прознанского испарилось, едва он появился перед жюри присяжных. Шумилов имел возможность выслушать завершающий фрагмент допроса полковника обвинителем, как раз выяснение деталей весьма красочно описанной сцены сексуального контакта сына с гувернанткой. Дмитрий Павлович был обстоятелен, по-военному четок в ответах и чрезвычайно хорош в шитом золоте мундире с орденами. Видимо, его рассказ произвел определенное впечатление на присяжных заседателей, поскольку Шидловский, передавая свидетеля защитнику, довольно потирал руки. Да и сам полковник выглядел удовлетворенным, как человек, с честью выполнивший свой долг.

Хартулари заговорил с Прознанским несколько даже иронично, впрочем, такой тон можно было считать вполне даже адвокатским:

— Господин полковник, а покойный Николай Дмитриевич вообще-то читал по-немецки?

— Да, он знал довольно по-немецки, — с достоинством ответил Прознанский.

— А почему вы предложили ему для чтения такую странную книгу?

— Чего же тут странного? Это книга как раз о том пороке, к которому у него могла развиться привязанность, — тон полковника был очень наставителен. Вопрос защитника, видимо, показался ему весьма наивным.

— Ну, а почему Вы не дали ему книгу, скажем, о вреде содомитской любви? Или о грехе скотоложества? — не унимался Хартулари.

— Да при чем же здесь содомитская любовь?! — полковник аж даже фыркнул над непроходимой тупостью адвоката.

— Может, я что-то неправильно понял, тогда вы меня, пожалуйста, поправьте, — кротко заговорил Хартулари, игнорируя высокомерие полковника. — Из ваших живописных показаний следовало, что Николай Дмитриевич держал на коленях обвиняемую и она ласкала его детородный орган рукой. Правильно?

— Именно так.

— Но при чем же тогда в этом случае онанизм?

— То есть как?.. — поперхнулся полковник Прознанский и задумался. Видимо, только сейчас он заподозрил, что угодил в какую-то ловушку, подстроенную адвокатом, но пока еще непонятную его уму.

— Если женщина удовлетворяет мужчину рукой — это петтинг. Онанизм, или говоря по-русски, рукоблудие — это самоудовлетворение. Поэтому книжка на немецком языке не могла служить к пользе Николая Дмитриевича.

Полковник покраснел и отчеканил:

— Не требуйте от меня компетентного ответа! Я не знаток по части извращений!

Похоже, Дмитрий Павлович был чрезвычайно доволен своим находчивым ответом. Хартулари, впрочем, тоже.

— Вот именно, — легко согласился он, — так почему же в этой ситуации вы не обратились за помощью к компетентному специалисту?

Полковник сидел красный как рак и хлопал глазами. Казалось, его сейчас хватит удар. Адвокат, выждав несколько секунд и убедившись, что Прознанский не в состоянии додуматься до сколь-нибудь разумного ответа, снисходительно махнул рукой:

— Да Бог с ним, со специалистом. Будем считать, что вы такое обращение сочли нескромным. Но вот ответьте мне на другой вопрос: а почему вы лично не поговорили с сыном, застав его за таким весьма пагубным — с вашей точки зрения — занятием?

— Это было бы неуместным, — после паузы выдавил из себя полковник.

— Правильно ли я понимаю, господин полковник, что пафосно рассказывать в суде о безнравственной связи сына вы считаете уместным, а приватно объяснить это самому сыну — нет?

Шумилов мысленно зааплодировал адвокату. Полковник вытащил из кармана платок, поскольку по лицу его градом покатился пот. Возможно, появление платка послужило сигналом Шидловскому, тот вскочил и возопил:

— Я протестую! Против!.. Адвокат пытается навязать жюри оценку личности!.. Совершенно недопустимая манера проведения допроса!..

Кони не успел ничего сказать — Хартулари поднял вверх обе руки, словно сдаваясь, и с улыбкой проговорил:

— Что вы, что вы, я отказываюсь от вопроса. Можете не отвечать, господин полковник… И так уже многое понятно.

— И против этого я тоже протестую, — гневно закричал Шидловский, — ваши комментарии после моих слов недопустимы.

— Вообще-то, это я веду допрос, — резонно возразил адвокат.

Тут Кони ударил молоточком.

— Господа, призываю вас остановиться, — произнес он. — Господин защитник имеет еще вопросы по существу? — И обращаясь к стенографам, добавил: — Последний обмен репликами в стенограмму не включать.

— Да, — кивнул Хартулари, — всего один вопрос. Господин полковник, а вы уверены, что именно СЫН держал на коленях обвиняемую? Вы ничего не перепутали?

Тут Шумилов еще раз мысленно зааплодировал адвокату. Хартулари просто издевался над полковником. Конечно, до поры скрытый подтекст сказанного был непонятен присяжным заседателям, но когда все станет на свои места, они должны будут по достоинству оценить последний вопрос.

Шидловский опять резво подскочил, грозя сломать свой хлипкий стул, и заверещал:

— И снова я протестую!.. Это вообще ни в какие рамки… Полчаса свидетель под присягой дает показания, а под конец ему задают вопрос, дескать, не перепутал ли, о чем говорит? Это же суд, а не желтый дом!

— Ну отчего же, — философски заметил Кони, — вопрос задан корректно и по существу, пусть свидетель ответит.

Видимо, председательствующий почувствовал намек на интригу.

— Я ничего никогда не путаю, господин присяжный поверенный, — отчеканил полковник. Он буравил Хартулари ненавидящим взглядом и обильно потел. Казалось, будь у полковника под рукой пистолет — застрелил бы ненавистного адвокатишку без рассуждений.

— Благодарю, — развел руками Константин Федорович, — защита вопросов более не имеет.

Наверное, в эту минуту Шидловский испытал искреннюю радость. Перекрестные допросы свидетелей обвинения закончились. Теперь роли на процессе радикально менялись: защита представляла свидетелей, которых обвинитель мог терзать по своему разумению. Но если помощник прокурора действительно испытал радость, то уже через несколько минут она неизбежно должна была смениться ужасом.

Отчего?

Да потому что Хартулари вызвал в качестве свидетеля защиты доктора Николаевского. Шидловский, видимо, почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля, поскольку защитник неожиданно повел себя совсем не так, как должен был. Помощник прокурора встрепенулся, поднял взгляд на судью и невпопад сказал: