Время проходило удивительно приятно. Мари-Лор, казалось, спрятала все свои огорчения и разочарования, связанные с Жозефом, в какое-то дальнее, недоступное место. «Я в нем ошиблась, — говорила она себе, — ладно, пусть будет так». Странно, но она была непоколебимо уверена, что все еще его любит, — возможно, благодаря внутренней убежденности, что ее чувства полезны ребенку. Она не полагала, что медицинская наука с ней согласится, но верила, что ребенок будет счастливее и здоровее, если свои девять месяцев созревания будет находиться под любящим сердцем. Самое главное — ребенок никогда не должен испытывать недостаток любви. Ей и младенцу повезло, они были в безопасности и о них хорошо заботились. Даже погода смягчилась, был уже март, и в Прованс пришла ранняя теплая весна.

Начинал расцветать миндаль. Робер принес Мари-Лор сломанную узловатую веточку с пробивавшимися из бутонов цветами.

— Давай поставим ее в старый кувшин на подоконнике, — предложила она, поднимая глаза от молодого зеленого горошка, который чистила. — Приятно посмотреть, как они будут распускаться, каждый день понемножку.

Они улыбнулись друг другу, приветствуя весну и новую жизнь.

В этот день Робер делал «мадленки» к чаю. Осторожно он отмерил муку, сахар, соль. Делать маленькое печенье в форме ракушек было проще по сравнению со сдобным тестом, но Робер стремился к совершенству. Он вбил три больших свежих яйца в тесто и начал вливать полфунта растопленного масла.

— Ты уже выбрала вторые имена? — спросил он, разливая смесь по формочкам.

— Если это мальчик, он будет Александр Жозеф, Александр в честь моего папа, а Жозеф, — она заговорила сдержанным тоном, — ну, ты знаешь, в честь кого.

Робер пожал плечами и отошел, чтобы положить масло на место. Кто-то принес груду грязных горшков, и Мари-Лор достала из очага горячую воду. Проходивший мимо Жак сделал непристойный жест, указывая на живот Мари-Лор, и расхохотался, когда Робер погнал его прочь.

— А для девочки? — через некоторое время спросил он.

— Что? О, второе имя. Нет, если это девочка, она будет Софи, как мама. Но я еще не придумала второе имя.

— Придумаешь, — сказал он и протянул ей только что испеченную «мадленку». — Попробуй.

— М-м… — Печенье таяло на языке, легкое и сдобное одновременно, со слабым запахом лимона, отчего оно не казалось пресным. — Чудесно, Робер, — сказала она. — Само совершенство, ты будешь таким же мастером, как месье Коле.

Он покраснел.

— О нет, Мари-Лор.

— И ты очень хороший друг, — добавила она. Веселая искорка блеснула в ее глазах.

— Знаешь, если это девочка, я назову ее в честь тебя, чтобы вспоминать тебя таким, какой ты сейчас.

— Софи Роберта? — Это показалось ему неблагозвучным.

— Софи Мадлен, — с удовлетворением произнесла она. — Разве не красиво?

Он согласился, и Мари-Лор углубилась в свою работу с чувством удовлетворения. «Софи Мадлен или Александр Жозеф, — думала она, — ты будешь счастливым ребенком, ибо обязательно наследуешь таланты своего отца. А от своей матери — моим даром тебе будет стойкость и упорство. И верность в любви».

Наступил апрель, буйно зацвели вишневые деревья, громко запели птицы, установились ясные солнечные дни и теплые звездные ночи. И ни одного письма для Мари-Лор, кроме короткой записки от Жиля, в которой он смущенно сообщал, что Огюстен Риго женился на своей кузине Сюзанне из Нима.

После Пасхи герцог с герцогиней задумали целый ряд торжеств, чтобы вознаградить себя за воздержание во время поста. И неожиданно Мари-Лор почувствовала, что ей трудно справляться с работой. Она чувствовала себя разбухшей, огромной, сгибающейся под все возрастающим весом.

Одежда едва налезала на нее, несмотря на безобразные клинья, которые они с Луизой вставляли в платье. Даже туфли и чулки казались слишком тесными. Спина ужасно болела.

День сменялся другим. Скоро она уйдет отсюда, успокаивала себя Мари-Лор. В любой день. Она с трудом просыпалась по утрам, натягивала платье и совала голые ноги в деревянные башмаки, которые ей кто-то одолжил. Единственное, чем она могла управлять, были волосы, которые благодаря ее стараниям оставались красивыми и блестящими.

Она шепотом подбадривала себя и младенца. «Мы обойдемся без него, — упрямо повторяла она. — Он нам не нужен. Мы сами о себе позаботимся. У нас есть собственные деньги».

Она старалась не слишком часто пересчитывать свои сбережения. Но иногда эти семьдесят восемь ливров в маленьком мешочке были ее единственным утешением. И в одно прекрасное апрельское утро она поддалась искушению.

Вокруг никого не было, хотя она слышала, как Робер и месье Коле возятся в кладовке. Она успеет взглянуть на свой тайник до их возвращения. Мари-Лор вытащила кирпич и… ничего не увидела.

Она моргнула. Нет, совсем ничего, кроме нескольких соломинок. «Ладно, — сказала она себе, пытаясь сохранить спокойствие перед надвигающейся паникой, — не волнуйся, это не тот кирпич, вот и все».

Она потрогала другой, затем еще один. И еще. Она ощупала каждый кирпич на левой стороне, а затем для ровного счета и на правой. Ни один из них даже не шевельнулся.

Но что это там, в углу большого очага, почти засыпанное золой? Оно блестит, вернее, они блестят — разбитое стекло и тоненькая золотая проволочка…

Мари-Лор поняла, что нашла, еще не вытащив из пепла папины сломанные очки.

Из пальца сочилась кровь. Должно быть, она порезалась осколком стекла, но не ощутила никакой боли. Вместо нее она почувствовала какое-то движение в груди. Как будто там рухнуло что-то крепкое и надежное: все эти месяцы она думала, планировала, старалась во всем находить светлую сторону, сохраняла оптимизм и жила надеждой, и вот теперь все это превратилось в пыль и пепел. Она, сжавшись в комок, опустилась около очага и зарыдала.

— Это герцогиня. Это Жак. Я знаю! — сквозь рыдания кричала она Роберу и месье Коле, когда они ее нашли.

Месье Коле сделал слабую попытку урезонить Мари-Лор.

— Нет смысла предъявлять обвинения, когда нет доказательств, — говорил он.

Она смотрела на него как на врага.

— И что же вы предлагаете мне делать? — Лишенный всякого уважения, ее поразил собственный тон. А то, что он на нее не обиделся, испугало. Если он позволяет ей так грубо разговаривать, значит, ее положение действительно ужасно.

Он пожал плечами, налил в стакан вина и предложил ей. Мари-Лор покачала головой. Наступившее молчание подтверждало безнадежность и безысходность.

— Но, — робко предположил Робер, — ты еще, может быть, получишь вести от Жозефа.

Ее глаза вспыхнули.

— Спасибо, Робер. — Губы сложились в злую улыбку. — Действительно, он может появиться прямо сегодня утром, с хрустальным башмачком. Избавившись сразу и от жены, и от любовницы. И обнаружив, что единственная пара хрустальных туфелек во всей Франции оказывается впору только моим распухшим ногам. Очень современная волшебная сказка, как вы считаете?