«Мари-Лор, это плохая идея!»

Как и то, что не следовало говорить того, что она сказала:

— Для вас это грязь, потому что вы не знаете, что такое любовь и страсть. Потому что вас никто не хотел, хотя вы сами хотели Жозефа. Знаю, что хотели. Я знаю, что вы мне завидуете.

Герцогиня едва не изменилась в лице, но в последний момент сдержалась и только кивнула.

— При данных обстоятельствах, — ответила она, — я думаю, «зависть» слишком сильное слово. Я раздумывала над нашими судьбами, твоей и моей, сравнение напрашивается само, не так ли? Похоже на сказку, не правда ли? О двух молодых женщинах, обе незнатного происхождения, обе связаны с той же самой разлагающейся ветвью старой аристократии. Обе энергичны, умны и прекрасно видят что к чему. Пока одна из них не ослеплена… страстью, вероятно, скажешь ты. Или наслаждениями, которые пока еще неведомы другой. Но я познаю их, Мари-Лор. Разница между нами в том, что твои радости уже позади, а мои еще впереди. Как интересно, даже поэтично в некотором смысле то, что именно благодаря тебе я буду свободна и буду пользоваться жизнью, которую заслужила.

«Это было интересное заявление», — подумала Мари-Лор. Она открыла рот, чтобы заговорить, и снова закрыла его. Наверное, у нее нашелся бы достойный ответ. Но дальнейшие оскорбления были бы излишни.

Ибо как бы ни находчива была Амели, ей не удалось скрыть, что она действительно завидует Мари-Лор и всегда будет завидовать. Отвергнутая ради судомойки герцогиня уже не могла подавить в себе ненависть и зависть.

Поэтому Мари-Лор неподвижно стояла и молчала. Конечно, ее трясло. Перед глазами поплыло красное облако, сквозь которое она видела хозяйку и ее белую розу. Но часть ее мозга, холодная, рассудительная, оставалась кристально ясной и даже любопытной.

Самое лучшее — выслушать до конца. Ибо совершенно очевидно, что герцогиня приготовила свою речь заранее.

Мы должны выглядеть как можно лучше перед теми, кому завидуем.

«Как это все странно», — думала Мари-Лор.

Странно или нет, но опытные читатели знают, как распознать и оценить умение вызвать интерес. И Мари-Лор обнаружила, что ей хочется услышать, какими будут заключительные слова герцогини.

Она приготовилась слушать, а дама в зеленом кресле сделала еще глоток чаю.

— Так о чем мы говорили? Ах да. Я полагаю, что ты убедишься, что потребности Юбера совсем простые. В свое время он сообщит тебе о них; не бойся, такая девушка, как ты, прекрасно справится. И тебе не надо беспокоиться, что забеременеешь от него. Он никогда не был в этом силен. У него на самом деле очень мало потребностей, — продолжала герцогиня. — Он вполне счастлив, пока может убивать птичек и зверьков, и у него есть охотничьи собаки и маленькая судомойка младшего брата для развлечений. Ему доставит удовольствие смотреть, как его дитя насыщается от твоей груди, особенно…

«А вот здесь ловкий прием, — подумала Мари-Лор. — Пауза, многоточие, опущенные слова, чтобы подчеркнуть значимость предыдущего слова».

«Особенно».

Медленно, с удовольствием герцогиня протянула звук «с-с-с», показывая при этом зубы. И внезапно оборвала фразу, оставив ее как змею, готовую укусить. Она знала, что Мари-Лор поймет ее: «Ему доставит удовольствие смотреть, как его дитя насыщается у твоей груди, особенно потому, что меньше молока, меньше заботы и меньше внимания достанется ребенку его брата».

Браво, мадам!

Но в конце оказалось, что герцогиня не выдержала того риторического уровня, который избрала для себя. Она не смогла удержаться, чтобы не закончить заурядно грубым и банальным образом.

— А теперь иди! — прошипела она. — Ты мне надоела!

Мари-Лор, пошатываясь, вышла из кабинета и прошла через спальню. Шаги девушки были настолько неуверенными, что у выхода из апартаментов герцогини она натолкнулась на герцога и чуть не сбила его с ног. Потом она пожалела, что не толкнула Юбера так, чтобы он шлепнулся на свой толстый зад.

Герцог возвращался с охоты. От него пахло дичью и кровью, пара скулящих, тяжело дышавших собак с колокольчиками на ошейниках жались к его грязным сапогам. Мари-Лор пробормотала извинения, чуть присела, чувствуя взгляд его маленьких глаз на своей груди, губах и на горле, где билась голубая жилка.

На мгновение Юбер, казалось, растерялся, как ребенок, который заставлял себя хорошо вести, но не был уверен, что за свое поведение он получит обещанную награду. Затем, сообразив, что жена, должно быть, только что поговорила с судомойкой, он радостно улыбнулся неожиданно хищной улыбкой.

— Значит, все устроилось, — сказал он. Его открытый слюнявый рот и красные губы влажно блестели.

Герцог протянул руку, чтобы схватить Мари-Лор, но она присела в глубоком реверансе и наклонила голову к его руке, собираясь поцеловать ее. Этот жест озадачил его, хотя и доставил удовольствие. Девушка поняла: ему приятно, что хотя бы иногда к нему проявляют уважение.

Одна из гончих сунула любопытный нос Мари-Лор под юбку. Как ей хотелось отшвырнуть ногой грязное животное, но она заставила себя не обращать внимания на мокрый нос собаки, обнюхивающей ее, и продолжала прижиматься губами к пухлой, украшенной кольцами руке герцога. Накрахмаленные манжеты не скрывали его грязных ногтей.

Подавляя приступ тошноты, Мари-Лор подняла на Юбера глаза. Он хихикал от удовольствия, глядя на ее набухшие груди, уже не помещавшиеся под узким платьем. «Еще немного, — подумала девушка, — и на меня потечет его слюна».

Одна из собак ревниво заскулила. Мари-Лор почувствовала, как у нее сжимается горло, как будто кто-то затягивает кожаный ошейник на шее. Что вполне соответствует ее положению, поскольку герцог явно не собирается обращаться с ней как с существом, обладающим собственной волей и умом. Ему гораздо удобнее иметь дело с бессловесными животными. Как это герцогиня назвала ее? А, «покорная дойная коровка, послушная ему как собака».

Мари-Лор показалось, что она сейчас задохнется. Однако, подняв голову, смогла заговорить достаточно спокойно:

— Но вы должны извинить меня, месье герцог, боюсь, у меня кружится голова от… от радости и от… той чести, от моего нового положения, и я должна…

Она лепетала о том, как в ее положении она часто подвержена приступам тошноты, особенно когда испытывает такое сильное волнение, как сейчас. К счастью, Юбер отпустил ее, бормоча что-то о том, как она должна заботиться о себе, ибо в скором времени он будет намного чаще видеться с ней. О да — его глаза заблестели — очень часто!

Мари-Лор поспешила покинуть апартаменты герцогини и, убегая, подумала, что Юбер не так уж ей и противен. Скорее она его жалела, этого неуклюжего, печального, нелюбимого мальчика в теле толстого взрослого мужчины. «И это не ваша вина, месье герцог, — думала Мари-Лор, стараясь стереть ощущение его пухлой руки со своих губ. — Но если вы хотя бы на минуту вообразите, что я пожертвую своим ребенком или собой ради того, чтобы вознаградить вас за то пренебрежение, от которого вы страдали двадцать лет назад, то… мечтайте и дальше, месье герцог. Мечтайте или воображайте, насколько вам позволит ваш ум, отравленный алкоголем».