– Matka boska! – и тут же разом упали на колени перед возникшей ниоткуда «святой троицей».

Хотя друзья и кричали им сверху чтобы те поскорее встали и помогли им спуститься вниз, но до сознания мужиков было не так и просто достучаться. Они долго ещё крестились и не могли поверить, что перед ними самые обыкновенные, живые люди.

Николай всё же не опоздал. «Чудесное» воскрешение «святой троицы» богобоязненные поляки отнесли ко «Знаку свыше», и толпа чуть ли не на руках принесла всех троих друзей в здание Сейма. Выступление русского посла состоялось вовремя и имело огромный успех, ибо почва среди магнатов и поддерживающей их шляхты победнее до того уже была заранее хорошо удобрена золотом.

Леопольд отработал переводчиком-синхронистом на все сто. Даром, что ли, разве провёл в Париже почти пять лет? Плакаты по всему городу с портретами курфюрста саксонского Фредерика Августа II и с обещанием подарить Польше десять миллионов золотых тоже внесли свою неоценимую лепту в общее дело. Собравшиеся в Сейме депутаты втихаря показывали друг другу листовки и мысленно прикидывали: сколько каждому из них достанется от этой фантастической суммы – в случае их «правильного» голосования. За окнами Сейма тысячная толпа народу скандировала: «Август-Сильный!» Нам нужен «Август-Сильный!» Депутаты не могли отказать себе в удовольствии показать себя истинными поборниками демократии и даже во время дебатов апеллировать к «мнению народа», чего ранее за избранниками Сейма никогда не наблюдалось.

Князя Казимира Чарторыйского появление русского посла в зале под дружное скандирование толпы на улице: «Святой! Свято!» – привело к полной потере дара речи. У Николая сложилось такое впечатление, будто бы князь увидел перед собой живое привидение. Чарторыйский так и не смог произнести ответную речь, хоть маршалок сейма давал ему возможность выступить с опровержением.

Так двадцать третьего июня тысяча шестьсот девяносто седьмого года сейм утвердил королём Речи Посполитой курфюрста саксонского Августа II, а уже в августе в Кракове прошла его коронация. Саксонский курфюрст стал Августом I Сильным. Пётр Алексеевич же получил именно то, что он и хотел. А шпиона в рядах Великого посольства так и не нашли. По всей видимости, особенности строения дворца курфюрста Бранденбурга позволили недругам подслушать разговоры русских послов. В те времена частенько даже в спальнях царствующих особ имелись тайные слуховые окна. Прокол, однако, со стороны русских послов, но хорошо всё, что хорошо кончается.

Ещё три века назад Амстердам был лишь небольшой рыбацкой деревушкой в устье реки Амстел, недалеко от места её впадения в залив Зюйдерзее на Северном море. Само название деревни означает – «дамба на реке». Так как именно с её строительства люди начали в этих местах отвоёвывать жизненное пространство у сурового северного моря. Трудолюбие, неприхотливость и предприимчивость позволили голландцам построить притягательный для европейцев торговый город, в который в большом количестве стали прибывать иностранцы в поисках удачи в торговле и личного счастья. Религиозные гонения гугенотов во Франции давали Голландии новую рабочую силу, а из соседней Англии уезжали в Голландию католики. Получалась эдакая Мекка народов и религий. В Европе возник новый центр негоцианства, промышленности и банкиров. На месте болот появился испещрённый каналами город. Его построили на множестве искусственных островков и островов, которые соединились между собой целой вереницей больших и малых мостов. Увиденное так поразило Петра Алексеевича, что впоследствии он построит на бескрайних, гнилых болотах свой город. На берегу Невы, по такому же принципу, что и Амстердам, возник красавец город Петра Великого, в возможность строительства которого не верили не только его современники, но даже ближайшие соратники.

Но пока Петра Алексеевича даже больше интересовал морской флот голландцев, а он был больше, чем весь флот Европы, вместе взятый. Каждый четвёртый корабль из пяти, которые бороздили северные моря, были голландскими. А с площади Дам в Амстердаме можно было одновременно видеть более тысячи парусников, пришедших сюда со всех краёв света. Их мачты и снасти образовывали такой густой лес, что за ним даже трудно было разглядеть яркое дневное солнце. Огромная вереница огромных пакгаузов, отстроенных поблизости от порта, служила складами для товаров со всей Европы. Один из путеводителей тех времён называл их «складами Вселенной». Сюда стекались самые разнообразные вещи и продукты из Индии, Индонезии, Америки и, конечно, из самой Европы. Даже для соседней Англии не делалось исключения. Для того чтобы товар с туманного острова попал во Францию, нужно было не просто пересечь разделяющий государства пролив Ла-Манш, а плыть сначала в Голландию, там товар разгружать в амстердамские пакгаузы, платить голландцам пошлину, а затем уже они сами, на своих кораблях, везли товар во Францию и вновь платили пошлину, но уже французам. Таким образом, для англичан товар становился значительно дороже. Они возмущались, протестовали, но ничего пока сделать не могли.

Что ещё интересовало Петра Алексеевича в Голландии – это различные механизмы. Он любил технику и прекрасно понимал, что без неё не будет должного ускоренного развития России. В той же самой Голландии благодаря высокой механизации производительность труда была значительно выше, чем в сопредельных государствах. На голландских кораблях матросов служило чуть ли не в два раза меньше, а там, где в других странах на верфи ещё трудились люди, у голландцев работали механизмы. Соседи Голландии тратили на строительство своих кораблей месяцы, а голландцы – лишь две-три недели, и их корабли были гораздо дешевле. Оттого многие страны покупали в Голландии корабли, а попавшие в кораблекрушение купцы за пару недель получали от голландцев и новое судно, и новый товар. Пётр Алексеевич ещё раньше знался со многими голландцами, которые приезжали на заработки в Россию. Они трудились на верфях, работали кузнецами, плотниками. Оттого он так и стремился в Голландию, причём делал это осознанно, ибо считал, что именно здесь он сможет постигнуть все тайны инженерных знаний настоящего корабела. Пётр Алексеевич знал и язык простого народа Голландии. Правда, у него была эдакая портовая смесь немецкого с голландским, но его прекрасно понимали и матросы, и мастера на верфи. Голландская элита же предпочитала говорить на французском.

В начале августа государь во главе восемнадцати волонтёров прибыл в Амстердам. Но устраиваться на работу он решил на Саардамскую судостроительную верфь. Голландцы, которые жили в России, рассказывали ему, что это самая лучшая верфь в Голландии. Для Петра Алексеевича начиналась подготовка к настоящему делу, которое он любил и всегда боготворил, – это строительство больших морских кораблей. В Саардаме он случайно встретил кузнеца Геррита Киста, с которым был знаком ещё по строительству Азовской эскадры. Разговорились. Кузнец пригласил русского царя к себе домой, а Пётр Алексеевич не чурался маленького, простенького домика. Он нашёл себе в Саардаме бесплатный кров над головой, и его сей факт в немалой степени обрадовал. Совсем крохотный домик, но наш царь был без претензий на излишнюю роскошь, тем более что он теперь вновь стал обыкновенным волонтёром Петром Михайловым. В первый же день русский царь сам, на свои деньги купил необходимые для работы инструменты и вместе с Николаем и Меншиковым отправились на верфь. Царь первый раз в своей жизни на строительстве кораблей видел такое изобилие вспомогательной техники, и это вызывало у него воистину детский восторг и любопытство. Пётр Алексеевич с удивлением наблюдал за работой механических пил, которые сами, без людской помощи, распиливали брёвна на доски.