Стемнело. Его охватило-таки беспокойство, ведь случись что, у нее не будет никакой возможности предупредить его, а если она позвонит в ресторан, его там не окажется. Он вполне чувствовал, что любить эту женщину – постоянный риск, она не только была замужем, замужем за мужчиной неотразимым, непринужденным, блестящим, она во всех отношениях была очень далека от него, да к тому же теряла почву под ногами. Его ужаснула одна мысль: сегодня единственный человек, кому известно об их связи, это Кобзам. Мысли сталкивались между собой в ритме машин, которые продолжали прибывать на стоянку, издали Людовик видел всю эту распрекрасную публику, которая прохаживалась туда-сюда по большим залам, мужчины группами беседовали между собой, официанты в белых куртках проскальзывали между ними с подносами, полными бокалов. Прежде его никогда не смущал собственный наряд, джинсы и кеды, вот только Аврора непременно хотела в этот ресторан, чтобы слиться с массой этих людей, она-то вполне смогла бы это сделать, но только не он, во всяком случае, не одетый таким образом.

Было двадцать минут шестого, и уже совсем стемнело. После четвертой сигареты он твердил себе, что влюбиться в такую женщину – безвыходная ситуация, это никуда его не приведет, самым благоразумным было бы дать задний ход, сохранить холодную голову. Больше всего он опасался совершить глупость, сунуть нос в мир, где для него нет места, и ему, разумеется, следует увеличить дистанцию, отдалиться от нее. Возможно, инцидент с австралийцем был первым звонком и предвещал, что эта история не принесет ему ничего хорошего. В сущности, он ничего о ней не знал, а главное, она ничего не знала о нем, он должен был бы рассказать, чем была его жизнь в течение трех лет, но открыть свою боль другим – не самый лучший подарок для них. Аврора ожидала от него, чтобы он ее успокоил, чтобы он был сильным и ничего не боялся, он это хорошо усвоил.

Теперь он начал кашлять по-настоящему, под тонким блейзером у него была только футболка, кое-какая одежда лежала в багажнике, но это был охотничий свитер и куртка на молнии, а он не хотел, чтобы она его видела в таких шмотках. Так что он остался снаружи, удивленный, что ее все еще нет. Ледяной ветер вдобавок сделался промозглым из-за сырости. Он порылся в багажнике в поисках чего-нибудь, куда можно высморкаться, там оказался целый ворох вещей, охотничьи штаны, сапоги и даже карабин в чехле. Он забыл вернуть его, когда в последний раз приезжал в деревню, даже не вспомнил о нем, тоже чистейшая глупость или несостоявшийся теракт, это как взглянуть. Тем более что его разрешение на охоту было просрочено, надо бы его продлить через Интернет, как-нибудь, когда он будет в конторе, и в то же время ему было плевать, он все равно больше не охотился. Из карманов камуфляжных штанов он достал два скомканных куска бумажного полотенца «Сопален», высморкался в них, но этот поток соплей все не кончался, к тому же он стал кашлять сильнее, кашель шел откуда-то из глубины, откуда-то из-за спины.

На другой стороне перекрестка остановилось такси. Несмотря на тонированные стекла, он сразу понял, что это она выпорхнет сейчас из черного автомобиля. Она безумно долго рассчитывалась с таксистом. Машины в этом месте ехали быстро, Людовик сделал знак Авроре быть осторожнее и направился к середине подъездной аллеи, тут вместо разделительного барьерчика по центру прямо на асфальте была нарисована широкая белая полоса, однако она бросилась к нему, ускоряя шаг. И, переходя дорогу, даже не посмотрела по сторонам из предосторожности. Он был тронут такой решимостью, тронут ее порывом, они оба оказались прямо посреди дороги, и она, не говоря ни слова, уткнулась головой в его торс, зарылась лицом в его куртку, словно хотела, чтобы он поглотил ее, ей тоже было холодно. Людовик сказал: «Пойдем, не стоит здесь оставаться…» – но она сжала его в объятиях, все так же зарываясь лицом. «Нет, погоди, погоди, погоди, совсем чуть-чуть…» Людовик не любил привлекать к себе внимание, особенно среди всех этих фар, которые скользили по ним и выхватывали из темноты, как прожекторы. Аврора по-прежнему стояла, прижавшись к нему, цеплялась за него, словно он был неуязвим, только теперь он оценил весь масштаб недоразумения – она считала его мужчиной, с которым ничего не может случиться, мужчиной, свободным от всякого страха. И он сделал все, чтобы произвести такое впечатление, это верно, хотя в этот самый миг ему было ужасно холодно, он чувствовал опасность повсюду и думал только об этом, достаточно, чтобы скутер слишком резко пошел на обгон, чтобы их задел грузовик, проехав слишком близко, чтобы машина выбилась из ряда, впрочем, им гудели. «Аврора, пойдем, не надо здесь оставаться…» Но Аврора не хотела трогаться с места и, что еще хуже, по-прежнему сжимала его все сильнее, говоря еле слышно: «Людовик, на этот раз все погибло… Ты мне нужен…» И она все твердила эту кроткую мольбу, не желая разомкнуть объятия: «Ты мне нужен».

Не понимая, что она хотела этим сказать, он вдруг встревожился и захотел заглянуть ей в глаза, спросить, что случилось, но тут его захлестнуло запахом ее волос, и он почувствовал, цепенея, как из-под одежды, от ее горячего тела его затопило упоением, растрогав его столь полной самоотдачей, с которой она доверялась ему. Даже ничего не делая, просто открывая пошире этому грудь, он защищал ее одним лишь своим присутствием, словно мог отменить все былые разочарования, все нынешние сложности. Он вспомнил ту молодую женщину, Мелину Бельсан, вспомнил, как вспыхнули ее глаза, когда она поняла, что в своем соломоновом решении Людовик приносил спокойствие своего клиента в жертву ее безопасности, и восприняла это как одобрение со стороны самой вселенной. И тут, сегодня вечером, он чувствовал, что Аврора надеется получить от него что-нибудь столь же чудесное.

Бросив взгляд на ресторан, она поняла, почему Людовик не ждал ее там, а остался снаружи. Кроме всего прочего ей стало обидно до слез, что она не сможет пройти в большой зал, выпить чаю в этом убежище, за стеклянными стенами, под покровом зелени, а она ждала этого момента с самого утра…

– Сам видишь, сегодня все идет не так, как ожидалось.

– Еще повезло, что мы вообще встретились, – ответил Людовик.

Она откинулась назад, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. Людовик заметил в ее лице какую-то обезоруживающую потерянность, особенно при том, что она еще что-то пролепетала, он не расслышал из-за шума машин и скутеров, он вообще едва ее слышал, а она повторила с околдовывающей интонацией безнадежности:

– Это похуже воронов…

– Аврора, что ты несешь?

– Фабьена, эксперт-бухгалтер, все мне рассказала, на этот раз Фабиан хочет меня уничтожить, понимаешь, хочет меня по-настоящему уничтожить…

Дети играли на верхнем этаже, Аврора звала их все громче, но они не отвечали. Не откликались, хотя наверняка слышали, это был уже ощутимый признак потери авторитета, и даже когда она позвала громче, выкрикивая их имена, они продолжали притворяться будто ничего не слышат.

Это ее поразило. Она вдруг осознала полнейшую неблагодарность собственных детей, намеренное безразличие этих двух маленьких существ, которые, однако, не могли жить без нее. Это была всего лишь пара маленьких млекопитающих, которые без нее даже не смогли бы найти себе пищу, не имели бы никакого шанса выжить, и, несмотря на столь малое время, которое она могла провести с ними, они вели себя так, словно она не существовала. Это был уже не первый раз, когда они притворялись, будто не слышат, но только сегодня вечером, после апокалипсической недели, которую она пережила, это показалось ей еще более невыносимым, чем когда бы то ни было.