в шатре, — все это просто выбило ее из колеи. Совсем чуть-чуть, уговаривает она себя, только чтобы успокоиться и постараться заглушить тревогу.

Она достает из-под кровати сумку, вынимает оттуда бутылку. Первый глоток обжигает горло.

К третьему она горит уже целиком и погружается в блаженное оцепенение. Она делает еще пару глотков, закрывает пробку и ложится на кровать. Вот и все. Этого достаточно. Сейчас уже хорошо. А больше ничего и не нужно.

После вчерашней ссоры с Люси ее так и подмывало сесть на поезд и умчаться обратно в Эдинбург Вечером она даже заглянула в расписание поездов К черту Люси и ее дурацкую свадьбу. К черту их всех. Она проделала весь этот путь, чтобы быть с ними. Неужели им этого недостаточно? Зачем Люси все эти разговоры? Она сама не знает, чего хочет.

Марго поворачивает голову и видит оборванный клок обоев, который так и манит, так и зовет продолжать, но телефонный сигнал вырывает ее из этого состояния. На экране сообщение от Йонаса. Какая-то картинка. Без слов.

Она открывает ее и смотрит, как на экране постепенно загружается черно-белая фотография. Она хмурится. Это чье-то лицо. Не чье-то — ее собственное.

Она знает это место. Квартира Йонаса. У нее за спиной — силуэты Эдинбурга. Она вспоминает, как несколько месяцев назад он вернулся домой с новеньким сверкающим объективом.

— Мне нужно сделать несколько снимков, — сказал он ей. — Проверить, как работает. Портреты. Я их сразу удалю, обещаю.

— Хорошо, но я не буду позировать.

— Мне не надо, чтобы ты позировала, — сказал он, поднимая камеру и щелкая затвором.

— Погоди, я не была готова!

— Не волнуйся. Я хочу видеть тебя такой, какая ты есть. Естественной. Искренней. Самой собой.

Она сидела на подоконнике, чувствуя себя не ловко и напряженно, впадая в какое-то медитатив ное состояние от щелчков камеры.

— Ну вот и все, — проговорил он через несколько минут. — Ты просто великолепна.

Она не просила его показать снимки, предположив, что он действительно сдержал слово и удалил их из памяти. И вот теперь она всматривается в экран и изучает изображение. Тут же приходит еще одно сообщение: «Смотри, какая ты красивая».

Она смотрит на фото. Не так уж и красива, думает Марго, но в портрете определенно есть нечто поразительное. Свет, отраженный в глазах, мягкость лица, приоткрытые губы и взгляд, устремленный вдаль. Обычно она не видит себя такой.

«Ты обещал удалить их», — написала она в ответ.

«Я удалил все, кроме этого. Он слишком хорош, чтобы его потерять».

Слишком хорош, чтобы потерять? Она бы так не сказала. Но по снимку явно читается работа мастера. Йонаса. Его фирменный почерк. Здесь есть искренность и ясность, благодаря которым он и стал известным и востребованным фотографом. Она вдруг вспоминает другой снимок, который висит на холодильнике в его квартире. Снимок матери, который он сделал много лет назад на берегу озера на его родине в Швеции.

«Где ты?» — спрашивает она, чтобы представить его, где бы он ни был.

«Где-то под Йорком. Еду на следующий заказ».

«Надеюсь, все пройдет хорошо», — отвечает она, неистово желая оказаться рядом с ним, швыряет телефон на кровать и, не успевая даже осознать, снова тянется к бутылке.

21

Ева борется с Мэй и ее платьем, когда звонит Эндрю.

— Я выхожу. Мне надо поговорить с тобой, когда я приеду.

Она прижимает мобильник к уху плечом, натягивая на Мэй платье. Та вскрикивает:

— Оно мне мало, я не могу дышать!

— Мы его наденем, если ты перестанешь извиваться.

— Алло, Ева, ты здесь?

— Да, я здесь. Извини, я сейчас одеваю девочек. Ты же не забыл о сегодняшнем ужине?

— Я потому и выезжаю уже сейчас.

— Хорошо.

— Так мы сможем поговорить, когда я приеду?

— Конечно. — Ева замирает, но все же спрашивает: — Мне кажется или случилось что-то серьезное?

— Случилось. Слушай, поговорим, когда я приеду, хорошо?

— Хорошо. — Ева начинает беспокоиться.

Будьте с девочками готовы к моему приезду, — говорит Эндрю и тут же отключается.

Ева опускается на пол в детской. Мэй продолжает ворчать и дергать платье.

Это совсем не похоже на Эндрю. Он такой напряженный. О чем он хочет поговорить? О работе? Об их отношениях? Она вздыхает. Ей страшно идти на этот семейный ужин. Достаточно того, что еще и Люси вчера подлила масла в огонь своей ссорой с Марго. Да еще и ужин не где-то, а у Райана в пабе. И там будет Эндрю. Который ведет себя довольно странно. Неужели он знает? Или он хочет поговорить о чем-то еще?

Она берет второе платье и кричит:

— Хлоя! Иди сюда, переоденемся.

— Минуточку, мама, — отвечает ей дочь откуда-то снизу.

— Никаких минуточек. Сейчас же!

Хлоя пыхтя поднимается наверх и смотрит на платье, которое держит в руках Ева.

— Мама, только не с оборками.

— Да ладно. Надень его ради меня, пожалуйста. Ты такая красивая в нем.

Хлоя стонет:

— Ой, мама, ты хуже всех.

Ева смотрит на дочь.

— Да, Хлоя. Хуже всех. А теперь иди сюда.

Сорок пять минут спустя Эндрю все еще не приехал. Ева смотрит на часы на кухне. Через десять минут нужно выходить, если они хотят попасть в паб вовремя. Она находит в сумочке алую помаду и, глядя в зеркало в прихожей, красит губы. В тот момент, когда она разглядывает себя и думает, не слишком ли вульгарно выглядит, ее телефон снова звонит.

— Прости, дорогая, тут ужасная пробка. Буду Через пять минут.

— Девочки, обувайтесь. Папа подъезжает.

Мгновение спустя в дом врывается Эндрю и чмокает ее в щеку.

— Простите, там на шоссе авария. Я сейчас быстро переоденусь, и мы поедем.

— А что за разговор? — спрашивает она. — Может, поговорим в машине?

Эндрю смотрит на девочек.

— Нет. Потом, позже.

Ева наблюдает, как муж, перескакивая через две ступеньки, взлетает наверх, и чувствует, как начинает сосать под ложечкой. Почему-то кажется, что все вот-вот рухнет.

22

— Ты что, пьяная?

Кит хватает дочь за руку, когда они подходят к пабу. Хватка у нее на удивление крепкая.

— Ну, допустим.

— Ох, Марго.

— Что? Что — Марго? Что, ты думаешь, я натворю, мама? Чего ты так боишься? — Она слышит, как язык ее заплетается, поэтому изо всех сил старается говорить отчетливо. — Я же уже здесь.

— Здесь, — вздыхает Кит. — Конечно, здесь. Веди себя прилично, хорошо?

— Тебе не о чем беспокоиться, — бормочет Марго. — Да всем вам не о чем беспокоиться.

Стол накрыт на тринадцать персон. Войдя в паб, Марго сразу