Тилвас осторожно оттянул ткань рубашки вниз, обнажая мне плечи и спину, и нежно повел пальцами по рисунку шрамов. Это подействовало успокаивающе. Я на мгновение приоткрыла глаза, но зря. Зеркально-черная бесконечность никуда не делась, и альтер-эго Тилваса в воде уже беззвучно топило меня, вгрызаясь в плоть острыми зубами.

Но в этот раз в отражении был кто-то третий. Два желтых немигающих глаза наблюдали за убийством из темноты. Они удовлетворенно, садистски щурились, перебегая взглядом с моей царапающейся, захлебывающейся фигуры на голодного Тивалса. Я шумно сглотнула.

— Тилвас, тут кто-то есть, кроме нас.

— Кого ты видишь? — резко спросил он, замерев.

— Я... Не знаю. Только глаза.

— Цвет?

— Желтые.

— Какое у него лицо?

— Я не вижу.

— Всмотрись.

— Я...

— Если ты будешь смотреть на него, не моргая, есть шанс, что увидишь больше.

Я не хотела смотреть на него. Совсем. Тем более, я не хотела видеть то, что делает со мной Темный Талвани, потому что сцена минуты к минуте становилась все страшнее.

— Ты же сказал, что это иллюзия. Тогда какая разница, что я там рассмотрю? — запротестовала я.

Он догадался.

— Там что-то еще происходит, да? Что-то плохое?

— Я... Ох, небо. Нет! НЕТ!

Происходившее там уже было слишком.

— НЕТ! — заорала я, собираясь нырнуть в темноту, спасти отраженческую себя.

— Секунду! Дай закрою каналы! И всё, прекращаем! — крикнул сзади реальный Талвани, не давая мне вырваться, и вдруг с силой провел ладонью по моей спине снизу вверх, а потом вновь странно ущипнул за позвонок на шее, буркнув какую-то формулу.

Черное видение рассыпалось хлопья пепла.

Но я уже все-таки пнула артефактора — острым локтем в солнечное сплетение — заставив его отшатнуться, а сама по инерции сделала пару шагов вперед, врезавшись в угол журнального столика и уронив его.

— Твою мать! — взвыла я, когда к очевидным душевным невзгодам добавилась еще и острая боль в коленке.

— Так тебе и надо... — проворчал сзади Талвани, потиравший грудь, и комком швырнул в меня мятую рубашку. — Я же сказал: секунду!

— Знаешь, учитывая, что за жесть я видела, там и милисекунду прождать нельзя было!

— Видела ты, а виноват я? — язвительно поинтересовался он.

Я поморщилась и промолчала. Что есть то есть.

— Тебе удалось разорвать мою связь с тем рёххом? — со вздохом спросила я.

— Желтоглазым рёххом, как можно предположить, потому что ни одно видение не появляется из ниоткуда... — задумчиво протянул артефактор. — Нет, я не могу вот так сходу разорвать связь. Но теперь я знаю, какие травки тебе надо пить, чтобы у врага сбилась к праховой бабушке вся наводка. Мы возьмем их с собой и дважды в день будем устраивать изысканное чаепитие по всем правилам, благодаря которому нашим преследователям придется искать нас безо всяких там магических поблажек. Я обещаю тебе: в этом смысле ты будешь в безопасности.

— А в каком не буду?

— Ну, слушай, мы вроде как в состоянии войны с кем-то мощным, плюс жизнь в принципе полна неприятных сюрпризов, плюс нам надо найти святые кораллы — и вся моя интуиция, что человеческая, что лисья, утверждает, что по пути мы нахлебаемся приключений, так что… Во всех остальных смыслах? — он развел руками.

— Класс, — подытожила я, прикидывая, хватит ли мне терпения собрать с пола все рубашечные пуговицы и пришить их обратно. Солнечный свет в окно действовал умиротворяюще и помог забыть неприятный опыт, но шитье... Это какой-то новый уровень садизма.

— А зачем ты меня нюхал, Талвани?

Артефактор на мгновение замер в углу комнаты. Потом небрежно пожал плечом.

— Да просто. У нас с тобой это как-то с первого дня повелось: или как, по-твоему, я нашел тебя тогда в горах после нашей сделки в «Приюте пилигрима»?

Я вытаращилась на него.

— Так там не было маячка?!

— Сначала был — после дерева и нашей встречи — но он саморазрушился через пару часов. Дальше — чисто обоняние. Ты всегда пахнешь лемонграссом, что чистая, что грязная, что в гостинице, что в склепе — ты в курсе? Я специально замеряю и экспериментирую.

— Ты сейчас раскаяньем запахнешь, экспериментатор хренов! — зарычала я, кидаясь на него.

Тилвас с хохотом увернулся, щелкнул меня по плечу — осалил! — подмигнул и проворно сбежал с лестницы. Мне так и виделся у него за спиной пушистый лисий хвост.

Надумка, конечно. А все же.

Как и было намечено, мы ушли из Лайстовица в пятницу утром. На прощанье Галаса Дарети снабдила нас каким-то невозможным количеством пузырьков и смесей — что-то для Тилваса, что-то для меня.

Только для Мокки у нее не нашлось подарка. Вор оскорбился и в ответ устроил небольшую диверсию: стащил несколько зелий, о чем, впрочем, никто из нас не догадывался до определенного момента, которому еще лишь предстояло наступить…

— Пожалуйста, держи меня в курсе событий, — попросила целительница Тилваса на пороге. — И я бы хотела помочь в какой-то момент.

— Галаса, я боюсь, помощь может потребоваться уже на этапе прямой конфронтации. Вряд ли это то, что ты любишь, — шевельнул бровью Талвани.

— Если бы мы делали только то, что любим, мир был бы достаточно странным местом, — пожала плечами она.

Мы попрощались и уехали на ее лошадях — мы отправим их обратно, когда доберемся до ближайшего города и придумаем себе какой-то другой транспорт. В городке — он назывался Бал-Варал и был населен сплошь горняками — мы собирались разделиться.

Я направлялась в библиотеку, где без зазрения совести должна была украсть экземплярчик «Поучений благого ассасина» — нашей маршрутной карты. Тилвас хотел пойти в банк — снять немного золота со счета, потому что наши финансы подтаяли — ко всеобщему огорчению.

Но Мокки внезапно воспротивился этому:

— Никаких денег, будь добр.

— Да ладно? — хмыкнул Тилвас, глядя на Бакоа сверху вниз. — В тебе что-то сломалось, что ли? Деньги, деньги — прием, прием. Просто хочу напомнить, что это — те самые круглые золотые штуки, которые так любишь.

— Еще сильнее я люблю свободу, — вызверился Мокки в ответ. — Я смирился с тем, что ты накачиваешь Джерри непонятной травой, убирая Якобы Магическую Связь, но ты полный придурок, аристократишка, если... Хотя нет, погоди, — вдруг перебил сам себя вор. — Полный придурок ты в любом случае, это уже даже не аргумент. Но деньги в банке ты снимать не будешь. Потому что для знающих людей это — куда более четкий след, чем какая-то потусторонняя хрень, давшая тебе повод раздеть Коготочка, — последние слова Мокки неожиданно для всех почти прорычал.