Тем временем войска Карла ворвались в Тунис. Император великодушно отдал город на разграбление своим солдатам. Из арабской летописи: «…Вторжение христиан было страшно, они убивали всех, встречавшихся им, не разбирая ни лет, ни пола, улицы были наполнены трупами, пороги домов загромождены ими, и полы мечетей залиты кровью… Грабеж продолжался три дня и три ночи, но когда заметили, что солдаты, в надежде найти зарытые сокровища, срывали дома, то им приказали выйти из города…»

Африканская кампания Карла V подошла к концу. И если первоначально король Испании мечтал о том, что после взятия Туниса его сил может хватить и для захвата Алжира, то теперь с этими мечтами пришлось проститься. В Европе начиналась новая заваруха, и африканские дела сразу отошли на второй план.

Британский историк Генри Кеймен пишет: «Не успел Карл насладиться добытой в Тунисе славой, как возникла новая угроза, на этот раз из Франции. Император отплыл из Туниса в Сицилию и Неаполь, где провел зиму, посвящая все свое время управлению королевствами южной Италии. В марте 1536 года он принял приглашение папы встретиться и обсудить некоторые вопросы, и 5 апреля 1536 года был в Риме. Двумя днями раньше французские войска перешли границу Италии, и началась война».

Карлу было что обсудить с папой Павлом III, который приготовил императору триумфальный прием 17 апреля Карл обратился к кардиналам и дипломатам в присутствии папы. Он был очень зол на Францию за нарушение мира и поразил собрание тем, что отказался говорить на своем родном языке — французском. Он говорил по-кастильски. Император гневно отозвался об угрозе миру, исходящей от Франции, и об отвратительном альянсе Франции с вероломным Барбароссой. Потрясая связкой писем — секретной перепиской Франциска с Барбароссой, он сказал: «Я своими собственными руками захватил в Ла-Голетте эти письма». Он призвал Франциска I решить существующие противоречия честным поединком, а не подвергать опасности жизни стольких христиан. В конце своей длинной речи, не сопровождавшейся никакими дипломатическими нотами, он твердо повторил: «Я хочу мира, я хочу мира, я хочу мира!»

Слушатели были потрясены, многие — потому что не ожидали, что к ним обратятся на языке, столь редко используемом в дипломатических кругах. Архиепископ Макон, один из дипломатических представителей Франции, взял слово и попросил императора предоставить текст его речи, так как он не понимает по-кастильски. Карл жестко ответил: «Ваше Преосвященство, скажу прямо: не ждите, что я стану изъясняться на каком-либо языке, кроме испанского, который столь благороден, что заслуживает того, чтобы его понимали все христиане». Даже советники Карла были смущены неожиданной силой этой «проповеди», как они для себя определили речь императора, и тем, что она была произнесена именно на испанском языке. На следующий день, когда гнев императора остыл, он призвал двух французских послов и в личной беседе передал им краткое изложение своей речи на «чистейшем итальянском». За исключением этого случая, Карл всегда отдавал предпочтение своему родному языку, французскому, как в частной, так и в политической жизни.

Успех в Тунисе, как напомнила Карлу императрица в сентябре 1535 года, «был особенно приятен Неаполю и Сицилии, а также всей Италии». Кастильцы же всегда настаивали на походе против Алжира, а Тунис их занимал мало. Он был всего лишь частью африканского побережья, представлявшей интерес разве что для Арагонской короны. Так что кастильцы продолжали твердить о необходимости захвата Алжира. Корсаров в любом случае надо было остановить. В ответ на Тунис 1 сентября Барбаросса с тридцатью галерами предпринял молниеносную атаку на порт Маон на Балеарских островах. Его люди разграбили город, взяли в плен значительную часть населения и через пять дней ушли.

Экспедиция в Алжир, на которую надеялись императрица и советники, была бы попыткой реванша за неполную победу в Тунисе. Но она откладывалась, так как император был озабочен ситуацией в Милане, вызванной смертью герцога Франческо Сфорца в ноябре 1535 года. В феврале 1536 года Карл из Неаполя написал императрице, прося ее продолжать подготовку к походу на Алжир, но также немедленно послать средства в Геную, чтобы быть готовыми к проявлениям враждебности со стороны Франции в северной Италии. «Все имеющиеся галеры — писал император — должны быть посланы в Геную под командованием Альваро Басана вместе с тремя тысячами пехотинцев, провизией и деньгами, начеканенными из американского золота и серебра, доставленного из Севильи».

В Неаполе, где Карл остановился после Тунисского похода, он везде появлялся в обществе Дориа. Вместе с адмиралом император решал вопросы политического устройства Италии.

— В связи со смертью герцога Франциска Сфорца, я хотел бы присоединить к своим владениям Милан! — делился своими мыслями с Дориа Карл V. — Чего пропадать добру!

— Все это так, ваше величество, — кивал головой хитромудрый Дориа, — но я вижу, по крайней мере, два препятствия этому!

— Какие препятствия могут быть у меня? — искренне удивился император.

— Во-первых, в драку за Милан обязательно ввяжется Париж, а потому до его присоединения хорошо бы обезопасить себя мирным договором с королем Франциском. Во-вторых, этот шаг неминуемо вызовет противодействие и всех итальянских князей, которым, конечно же, не понравится ваше усиление на Аппенинах.

— Ничего страшного, — усмехнулся Карл — Я не боюсь ни местных князьков, ни французского короля. Пусть они меня боятся, а Милан мне нравится и он будет моим, чего бы это мне не стоило!

Биограф адмирала так подводит итог этой знаменательной беседы: «Скоро Карл V уверился в справедливости суждений Дориа. Франциск I, желая войти в Миланское владение, предпринял завоевание Савойского герцогства, которое открыло ему туда дорогу. Адмирал Брион вступил в Миланское владение с французской армией, покорил Бреесу, Божио, Шамбери, Монтмелиан и пр., взял Турин».

Узнав об этом, Дориа немедленно поспешил в Понтомели, где в ту пору находился Карл V.

— Ваше величество! — заявил он ему. — Необходимо нанести удар по Франциску не в Италии, а непосредственно во Франции!

Император поглядел на своего советчика с некоторым сомнением.

— Этим мы заставим его бросить все силы на защиту своих границ и навсегда забыть о Милане! — продолжал настаивать Дориа. — Я же гарантирую вашему величеству, что со своим флотом опустошу берега Прованса!

— В этом что-то есть! — наконец согласился император. — Мне этот план начинает нравиться!

В тот же день были отданы распоряжения о приготовлении армии. Вскоре Карл V уже вошел со своей армией в Прованс. Дориа же, как и обещал, истово принялся громить французские берега. Затем он ворвался в гавань Тулона, захватил городскую цитадель, погрузил на галеры все городские продовольственные припасы и отправил их в испанскую армию, испытывавшую в них недостаток.

Король Франциск, которому давно было известно от своих шпионов об авторе опустошительного похода, не мог слышать даже имя Дориа. Когда же в Париж пришло известие о захвате Тулона, Франциск пришел в неописуемую ярость.