— Так, мама подъедет за нами где-то через пятнадцать минут, — объявляет Мэдисон, в то время как Оливия делает селфи перед магазином, придирчиво изучает снимок, хмурится, стирает фото и предпринимает новую попытку. — Может, посидим пока в «Старбаксе»?

Все, включая Лео, дружно и громко говорят «да». Компания проходит через торговый центр в кофейню. Перед стойкой очередь. Поначалу Лео испытывает облегчение, наконец-то оказавшись в знакомом месте со знакомым интерьером и запахами, но в толпе ей душно и тесно, а болтовня подружек звучит белым шумом, который быстро становится невыносимым.

Все это обрушивается на Лео разом: голова тяжелеет и одновременно начинает кружиться, тело вдруг кажется чужим — это и пугает, и почему-то успокаивает. Сердце бешено гонит кровь по венам, пульс грохочет в висках, точно бас-барабан, ребра стягивает тугим обручем, едва не выдавливая из легких весь воздух. Даже кожа как будто исчезла и перестала быть оболочкой, удерживающей составные части Лео вместе, и Лео думает, что если не выберется отсюда немедленно, то все увидят, что на самом деле она раздавлена, что состоит сплошь из горя, которое не исцелить, что она — марионетка, чьи струны натянуты до предела, и что сейчас эти струны лопнут и она упадет и превратится в кучу обломков.

Лео разворачивается. От резкого движения волосы хлещут по лицу, и она улавливает запах собственного шампуня. Вообще-то это Нинин шампунь, и от его запаха Лео, кажется, сейчас стошнит.

— Ты что будешь заказы… Эй, ты куда? — кричит ей вслед Мэдисон.

— В туалет, — не оборачиваясь, бросает Лео. — Возьми мне что-нибудь на свой вкус. Без разницы. — Ей приходится через силу выталкивать из себя слова, потому что язык сделался ватным и неповоротливым. Она вслепую нашаривает дверную ручку и вырывается в блаженную пустоту.

Все, на что она способна, — обхватить голову руками и уронить ее в колени, поэтому, сев на закрытый унитаз, именно это и делает. Прямо сейчас, думает Лео, Нина села бы передо мной на корточки и строго велела бы: «Не входи в штопор». Воображение Лео неизменно рисовало ей всевозможные ужасы (кроме того единственного, самого чудовищного, что произошел в реальности), в то время как Нина всегда видела чистый горизонт и прямой путь к цели. «Все получится», — заверила она, когда в восьмом классе Лео отчаянно переживала по поводу гимнастического модуля на физре. И хотя на самом деле получилось далеко не все (выполняя кувырок назад, Лео потянула голеностоп, что, по словам учителя физкультуры, было практически невозможно), Нина в итоге оказалась права. Все это не имело значения, Лео совершенно напрасно провела три ночи без сна.

То же самое повторилось накануне первого дня Лео в старшей школе. Мысль о переходе в новое здание, знакомстве с новыми учениками и учителями и новых эмоциях буквально парализовала ее в постели. Нина постучала в дверь и, не дожидаясь разрешения, проскользнула в комнату сестры. Увидев, как ходит ходуном грудь Лео, как крепко вцепились в одеяло ее побелевшие пальцы, Нина взяла ситуацию под контроль, плотно закрыла за собой дверь, подошла к кровати и мягко положила теплые ладони на ледяные плечи Лео. «Дыши, — сказала она. — Не входи в штопор. Все хорошо. Я рядом».

Лео помнит. Она дышит и мечтает снова ощутить, как ладони старшей сестры удерживают ее на месте, не дают течению унести ее прочь. Лео делает еще один вдох, и еще, и еще. Дышит глубоко и долго. В дверь туалета несколько раз стучат, но она не реагирует, а лишь сцепляет пальцы на затылке и ниже опускает голову. Вскоре головокружение проходит, однако пульс по-прежнему частит, а язык во рту ворочается с трудом. Голос сестры замирает вдали, на его место приходит гул кофейни. Вместе со следующим вдохом к ней возвращаются свист пара, шипение ползущих из баллона взбитых сливок, голоса, выкликающие номера заказов и имена гостей.

Не входи в штопор.

После того как ей удается встать, она подходит к раковине, дважды моет руки, затем смачивает под краном бумажное полотенце и промокает им лоб и щеки. Девушка в зеркале напоминает выброшенную на берег рыбу; бледная от ужаса, судорожно хватает ртом воздух. Лео отворачивается: сейчас она не в силах смотреть на себя.

В дверь опять стучат, Лео собирается открыть, и тут до нее доносится приглушенный голос Мэдисон:

— Лео! Ты как там?

— В порядке, — отзывается Лео, но говорить ей трудно, горло сводит спазмом. — Я… я что-то не то съела.

В иерархии стыдных моментов, выстроенной Лео, тот факт, что новая подружка заглядывает в общественный туалет справиться о твоем самочувствии, гораздо позорнее того, что в ТЦ тебя привозят родители. Сегодня Лео просто превзошла саму себя.

— Точно? — неуверенно переспрашивает Мэдисон. — Моя мама приехала, ты не хочешь… Тебе что-нибудь нужно?

Лео не станет и пытаться что-то объяснять Мэдисон — Мэдисон, которую считает живым воплощением сахарной ваты, зефирок и разной мелкой милоты с эмблемой «Хелло, Китти» — предмета всеобщего обожания в четвертом классе. Мэдисон никогда ее не поймет.

— Ну ладно. Напиши мне тогда попозже!

— Ага! — кричит через дверь Лео. — Спасибо!

Видимо, в этой жизни она больше никогда не заговорит с Мэдисон. Их дружба официально умерла.

Лео ждет еще десять минут, снова моет руки и приглаживает волосы, чтобы не выглядеть растрепанной. Ей очень не хочется писать маме, но если она напишет отцу, то сообщение автоматически увидит Стефани, а их искреннего участия Лео сейчас не вынесет. Она решает пойти домой пешком в надежде, что тетя Келли предложит маме выпить еще по бокальчику. В это мгновение ее кто-то окликает.

— Лео! — Это Ист. — Что стряслось?

С ним трое друзей, которые сгрудились у стойки в ожидании напитков. Лео вроде бы видела их в школе, но по именам не знает. Один из них, со скейтбордом под мышкой, откровенно флиртует с бариста, улыбаясь во все тридцать два зуба.

Лео надеется, что по ее виду Ист поймет: прямо сейчас ей не до контактов с окружающими, что он просто оставит ее в покое и вернется к друзьям. Ее желание исполняется наполовину.

— Эй, — тихонько говорит Ист. — Да ты бледная как смерть.

— Кофе для… Твиста? — выкрикивает бариста.

Приятели Иста давятся смехом,