портрета, – сказал Мелвилл, – если более… э-э-э… естественное поведение послужит вашему образованию… – И игриво поднес руку к шейному платку.

– Пожалуйста, оставьте одежду в покое, – торопливо сказала Элиза, не переставая улыбаться. – Скоро войдет Перкинс с угощением, и это зрелище его смутит.

– А я объясню Перкинсу, что движим исключительно альтруистическими побуждениями, – серьезно сообщил Мелвилл. – Я давно считаю себя покровителем искусств, и тому есть подтверждение – я предлагал свои услуги актрисам, оперным певицам, танцовщицам…

Элиза разразилась долгим несдерживаемым смехом, и словно в ответ через открытую дверь донеслось хихиканье Маргарет. Уроки французского были давно забыты – этим утром, заглянув в гостиную в поисках своего муштабеля[20], Элиза с беспокойством отметила, что лица леди Каролины и Маргарет цветут улыбками. Ей не слишком хотелось размышлять о том, что дамы обсуждают, но, без сомнений, они наслаждались все теми же зубастыми шутками, которые отпускали с февраля, как только оказывались в обществе друг друга. Они словно затачивали одна о другую свое остроумие, как ножи о точильные камни.

– Вы придете на раут леди Хёрли? – спросил Мелвилл. – Я жду его с большим нетерпением. Ужин, карты, танцы…

– Завидую вам, – откликнулась Элиза. – У меня так давно не было возможности потанцевать.

– Может, это ваш шанс? – предположил Мелвилл.

– Танцы? – рассмеялась Элиза. – В полном трауре? Да меня вынесут из города на вилах.

– Кто встанет во главе преследователей? – заинтересовался Мелвилл. – Миссис Винкворт?

– Почти наверняка. Она уже посматривает на мои уроки управления фаэтоном с изрядной долей замешательства. И наверняка забрасывает леди Селуин посланиями, живописующими мое поведение.

Эта мысль не встревожила ее так, как когда-то прежде.

– Полагаете, леди Селуин завербовала шпиона? – с сомнением спросил Мелвилл.

– Я была бы очень удивлена, если бы это оказалось не так, – фыркнув, откликнулась Элиза. – Вот уж кто совершенно точно не пожелал бы упустить сведения, которые…

Она оборвала себя, на мгновение до этого забыв, что оговорка о моральном облике оставалась тайной.

– Которые помогли бы разлучить вас и Сомерсета? – предположил Мелвилл. – Я заметил, что она не рада возобновлению вашего знакомства. Но если, узнав о ваших уроках, Сомерсет бросится наутек, то он еще более недалекий субъект, чем я подозревал.

– Он не недалекий! – запротестовала Элиза.

Она еще не рассказала Сомерсету об уроках Каролины, но не из страха, а потому, что хотела научиться получше, чтобы произвести на него впечатление.

– Тогда почему вас беспокоит, что напишет миссис Винкворт?

– Меня это не беспокоит. Но наибольший интерес для леди Селуин представляет мое богатство.

Мелвилл вопросительно наклонил голову.

Право, что страшного произойдет, если она поделится с ним еще одной тайной?

– Изначально предполагалось, что полученные мной земли отойдут второму сыну Селуина, – пояснила Элиза. – Вместо этого мой муж оставил их в наследство мне, но, если я покрою позором семейное имя, они вернутся к Сомерсету.

Мелвилл замер в полной неподвижности.

– Оговорка о моральном облике, – медленно произнес он.

– Для Селуинов это был бы последний лучик надежды, – добавила Элиза, нанося очередную капельку краски на манжеты портретного Мелвилла. – Если у меня отнимут поместья, полагаю, рано или поздно Селуины найдут способ заполучить их для Тарквина.

– Какой… сатанинский замысел.

Элиза скривила губы, услышав ужас в голосе Мелвилла.

– Вы с ними знакомы, – сказала она. – Неужели вы думаете, что это не в их нравах?

– Мне они показались людьми довольно подлыми. И своекорыстными. Но подобной мерзости я не предполагал.

Мелвилл отрешенно провел рукой по волосам. Кажется, сочувствие Элизе сразило его сильнее, чем она ожидала.

– Как они могли задумать такое?

– Я давно привыкла к этой мысли, – заверила собеседника Элиза, не предполагавшая, что огорчит его. – Пока у меня затруднений не возникало.

– Пока? Вы опасаетесь, что они еще могут возникнуть?

– Опасалась раньше, – призналась Элиза. – Но с тех пор как…

Она умолкла, прикусив губу.

– С тех пор как?..

Элиза помешкала. Ей не хотелось прибегать ко лжи в разговоре с человеком, которого она считала другом. Но мысль о том, чтобы рассказать Мелвиллу об изменениях в своей жизни, внушала ей скорее беспокойство, нежели радость.

– С тех пор как?.. – продолжил настаивать Мелвилл уже более серьезно.

Ничего не поделаешь, придется ему сказать.

– С тех пор как Сомерсет и я решили обвенчаться.

Часы пробили один раз, и Мелвилл заговорил только после того, как затих последний отзвук удара.

– Понимаю, – сказал он. – Да… понимаю.

Черты его лица и голос вдруг застыли, утратили всяческую выразительность в странном противоречии с его руками, казалось потерявшими твердость. Мелвилл сжал пальцами подлокотники кресла, словно пытаясь остановить мелкую дрожь.

– Разумеется… я подозревал, как вы знаете.

У Элизы засосало под ложечкой.

– Мелвилл… – сказала она встревоженно, сама не понимая почему.

– Я желаю вам счастья, – произнес Мелвилл все тем же бесцветным голосом.

– Спасибо, – ответила Элиза.

Почему ей так смертельно неуютно?

– Прекрасно, – сказал Мелвилл, неискренне рассмеялся, внезапно встал и поправил шейный платок. – Боюсь, меня ждет множество дел, я должен писать письма, сочинять поэмы и так далее и тому подобное.

Он размашисто зашагал к двери.

– Мелвилл! – воскликнула Элиза, сжимая палитру окоченевшими пальцами.

Она не хотела, чтобы он уходил, только не так…

– Мелвилл?

Но он уже исчез из виду.

Глава 19

На следующей неделе Мелвилл пропустил все заранее оговоренные сеансы. Он присылал записки с извинениями, ссылаясь на дела, но эти оправдания выглядели слабыми, и истинная причина тревожила Элизу безостановочно. Работа над портретом не пострадала – затруднение состояло в другом. Элиза провела так много времени, разглядывая Мелвилла, что, казалось, изучила его лучше, чем самое себя. Она отчетливо помнила форму его глубоких карих глаз, каждую линию костяшек его пальцев, звуки его смеха… Даже если бы она не исследовала его столь досконально, на этом этапе создания портрета (она приступила к работе над фоном), другие художники обошлись бы и вовсе без модели.

Но хотя присутствия Мелвилла уже не требовалось, Элизе остро его недоставало. Без графа салон казался слишком просторным, холодным и тоскливым. Невозможно смеяться наедине с собой, и даже Маргарет не развлекала кузину, поскольку ее уроки с леди Каролиной продолжились без малейшей заминки. Прислушиваясь к их ясным голосам, доносившимся из гостиной, Элиза жалела, что испортила последний разговор с Мелвиллом, и ломала голову: в чем она совершила ошибку? Что его так расстроило? То, что она солгала, сначала отрицая помолвку? Или нечто другое? После отъезда Сомерсета они с Мелвиллом сблизились еще больше, и Элиза, почувствовав себя намного свободнее в его обществе, перестала конфузиться. Да и себя не одергивала тоже. И ей подумалось, что в таких обстоятельствах было бы вежливо