Прибыв в село Усть-Пичерть, с электрички пересели на автобус, и по дороге, пролегающей вдоль поймы Серебряной, высоких залесённых берегов, доехали до Сухого лога, а там, прошли с километр до камня Лобач. Недалеко от него, у ключика, вытекающего из скальной породы, разбили лагерь. Пока Михаил возился с костром, а Зая готовила, в котелке, вермишель с тушенкой, Андрюха и Витька, размотав снасти, — с берега, покрытого осотом, принялись рыбачить. Тихая гладь спокойного плёса; в отдалении, причудливой формы скала; дымящийся костерок, — как Михаил мечтал об этом, в зимние вьюжные ночи!

— Всё готово! — Ленка, попробовав варево, сняла котелок. Достали, два килограмма водки — «Кровь сибирского тигра».

— Люблю, вот так, у костра с друзьями бухнуть! — Андрюха, дождавшись очереди, опрокинул содержимое кружки внутрь. — Че-то, не очень водка-то!

Вскоре, у всех развязался язык, а потом, начали горланить песни, отдававшие эхом над недвижной рекой. Уже в темноте, Андрюха, пьяный, полез зачем-то купаться…

А на следующий день, Михаил отправился в деревню за спиртом, но так ничего и не добыл. Слазили на Лобач, к самому краю, обрывающемуся в луговое раздолье, после чего, и делать-то, вроде, было нечего. Рыба не клевала. Собрались и, пешком, отправились обратно — в Усть-Пичерть. Автобуса ждать не стали.

В Посаде — небольшом селе, по дороге к станции, — Михаил зашел к знакомому, дом которого стоял у самой реки. Как-то весной, с одним парнем, сплавлялись по Серебряной на «резинке», и договорились с этим мужиком о ночлеге, — холодно тогда было. И вот сейчас, по прошествии двух лет, «турист», вновь встретил инженера местной птицефабрики. Зая, в это время, забралась на подвесной мост рядом и, как девчонка, на нём раскачивалась.

— Только вот, женился на той девке. Видишь? — Михаил, с гордостью, кивком показал на Ленку.

— Ну-ну… Как бы, не наставила рогов! Сколько тебе и сколько ей…

— Да ну! У нас же любовь! Причем здесь возраст!

— Счас любовь, потом ненависть, а потом, и гулять начнет…

Михаилу, этот разговор был очень неприятен. Всю дорогу до станции, он молчал, думая о жене.

— Че, с тобой? Че не разговариваешь? — допытывала Ленка, но мужу так было муторно, что, когда сели в электричку, даже ушел в другой вагон. Чтобы не смотреть, на веселившихся Заю и Витьку.

«Значит, рога ставить! Ну, покажу тебе, как приедем домой! Устрою хорошую жизнь!..» — бесился ревнивец.

— Я же видел, как на Витеньку смотрела!

— Как?!

— А так, что крутишь шашни за моей спиной! Башку-то, сучонку откручу! И тебя, падлу, на чистую воду выведу!

— Да не виновата я ни в чем!

— Говори лучше, было у вас, было?! — уже час, скандалил Михаил, терзаемый ревностью.

— Ты псих! Не зря ведь, в специальной больнице лежал! — Ленка явно не подумала, что сказала в порыве ненависти. Муж, со страшным лицом, подлетел к ней и влепил пощечину.

— А-а! — завыла Зая, скорчившись на стуле, закрыв голову руками. — Знаю, — хочешь, чтоб я ушла! Опять гонишь! Думала, что поженимся, и всё на место встанет, а вышло еще хуже! Муж паршивый! Не любишь, гад, меня!

— А ты-то, любишь, что ли?! Как только нюхаешься и с одним, и с другим, и третьим? Ненавижу!

— Тогда покончу с собой! Прямо счас же! Лучше не жить, чем терпеть твои издевательства! — Зая вскочила и выбежала за дверь, в чулан, где лежали верёвки от палатки, — а затем, во двор.

— Ну и хрен с тобой! Давись! Одной стервой меньше будет! — Михаил закрыл дверь на крючок. Потом, всё же, вышел и, увидев Ритку, бухающую с ханыгами на крыльце, — бросил совершенно спокойно:

— Ленка вон, в амбар вешаться пошла. Останови, что ли…

Ритка, сломя голову, кинулась, снимать с петли «самоубийцу».

«Пускай сейчас стучит, сколько душе захочется! Не пущу, и всё!» — решил он.

Через некоторое время, дверь затряслась от ударов. То ломилась воющая Зая, в благородном чувстве «поруганного» порыва.

— Открывай! Открывай, гад! Вызывай мне бригаду, в твою грёбанную больницу лягу. Больше не могу!

Михаил, естественно, открыл.

— И че, не повесилась? Жить охота? Слабо? Так лучше, и не разыгрывай комедию!

— Ну, почему, у нас нет нормальной жизни?! Почему? — Зая, в бессилии, рухнула на стул. — Ну, хочешь, встану на колени? Только не мучь, пожайлуста…

— Вставай!

Она бухнулась на колени, обняв Михаила за пояс.

— Не могу, не могу больше так! Рано или поздно, всё равно, себя порешу, как мать! У меня же были, в юности, попытки…

— Ну, тогда, конечно, лучше обратиться к психиатрам. Давай, вызову бригаду.

Ленка устало кивнула головой. Михаил отправился звонить. Бригада приехала, только через час.

— Подумайте, девушка, — ехать ли вам. Там ведь, душевно больные люди. Не очень-то приятно будет… — молодой врач, с сомнением, посмотрел на Заю. — Хотя, если настаиваете и боитесь за себя, тогда собирайтесь…

Михаил остался один. Пришла мать.

— Я думала, тебя опять забрали. А это, вон че… Только поженились, и на тебе. Уже оба, на Черной горе, решили прописаться. В общем, сапог сапогу — пара.

— Да приревновал её. Покончить с собой решила. Ну, вот и…

— Если б, и вправду, решила, не докладывала бы, и не показывала, что вот я какая! Не верь ты, хитруле… Когда проведывать поедешь? В воскресенье?..

Но муж не мог дождаться воскресенья, а поехал, на Черную гору, на следующий же день…

Знакомый, блин, корпус… 1-е женское отделение выходило, окнами, на парадный вход. Михаил, через медсестру, передал фрукты и записку: «Люблю. Очень жду!», — и вышел к окнам. В одном из них, показалась Зая. Судя по виду и тому, как покачнулась, чуть не упав, увидев любимого, чувствовала себя девка плохо.

«Что ж я наделал, дурак!» — переживал муж в электричке. Деньги были, и по прибытии домой, он напился в стельку. Не мог, без боли в душе, оставаться один в «избе», — без Заи!..

А через пару дней, и сам сдался психиатрам. Опять его, поместили в 1-е мужское отделение, точнёхонько, рядом с ленкиным женским. Сознание этого не давало, совсем упасть духом. Врач, конечно, удивился, узнав, что на лечение попали, одновременно, муж и жена. «Вы, Михаил Игнатьевич, всё больше поражаете. Ну, да это не беда! Главное, что, наконец, будете жить не одиноко. Для больных нашего профиля, сие чрезвычайно важно! Однако, не пора ли, выводить на группу инвалидности? Вы ведь, не против, верно?..».

Сама мысль, что Зая рядом, буквально, через несколько дверей и коридор, разделявший мужское и женское отделения, — не давала Михаилу покоя. Он упрашивал лечащего врача, разрешить встретиться с женой, но тот отвечал, что, мол, не положено, рано, мол, еще. И несчастный просил санитарок передать записки, адресованные предмету своего, чересчур пылкого, чувства. В них — признавался в любви, тоске, жаждал встречи и т. д., и т. п. В свою очередь, Ленка тоже забрасывала аналогичными посланиями. В конце концов, оба надоели медперсоналу, и поток «корреспонденции» был пресечен.