Он снял немес, и я гладила его по голове.

— Я этого тоже не понимаю, — сказала я. — Но, быть может, когда боги увидели, как ты скорбишь, они решили дать тебе взамен другое дитя?

Я положила его руку себе на живот, и у Рамсеса перехватило дыхание.

— Ребенок?

Я тихонько улыбнулась.

— Да.

Рамсес сжал мои руки в своих.

— Амон нас не оставил! — вскричал он. — У нас ребенок, Неферт! Другое дитя! — Не переставая повторять эти слова, Рамсес притянул меня к себе и посмотрел мне в глаза. — В тот день, на балконе…

— Какие пустяки! — быстро перебила я.

— По-настоящему я все равно не думал…

Я прижала палец к его губам.

— Знаю, — солгала я. — Это все крестьянские суеверия.

— Да. Родители у Исет были люди суеверные. А потеряв Акори, она совсем обезумела, — признал Рамсес. — Я обещал построить в Фивах усыпальницу для царевича — для всех нас, но ей все мало. Даже цветы у ворот ее не утешают.

— Что? Какие цветы?

Рамсес отвел взгляд. Я отодвинула длинную льняную занавеску и увидела, сколько цветов нанесли женщины к дворцу: тяжелые бронзовые ворота были увиты цветами, а за ними, сколько хватало глаз, лежали лилии — символ возрождения.

— Как же они ее любят, — прошептала я, надеясь, что Рамсес не заметит, как меня это расстроило.

— Тебя тоже полюбят, — пообещал Рамсес. — Ты станешь матерью старшего царевича.

Рамсес шагнул к двери в комнату няни, позвал ее и приказал сообщить всем радостную весть.

В тот день мы принимали просителей. В тронный зал я вошла вместе с Рамсесом; сановники смотрели на нас, но обрадовался мне только Пасер. Все уже знали, что я жду ребенка. Исет сидела на своем троне. «Видно, — подумала я, — Хенуттауи велела ей прийти». Лицо у Исет вытянулось, глаза ввалились; она, не отрываясь, смотрела в одну точку у себя под ногами.

— Исет! — Рамсес ласково взял ее за руку. — Зачем ты пришла? Ты хорошо отдохнула?

— Как я могу отдыхать, — вяло произнесла она, — когда кто-то украл жизнь у нашего сына. Повитухи сказали, что он был такой здоровенький, закричал сразу, как только появился на свет.

Рамсес взглянул на меня.

— Но родильный покой защищают Таурт и Бес…

— Разве они могут защитить от черного глаза? — вскричала Исет, и игравшие в сенет старики испуганно завертели головами. — Разве могут они помешать злым чарам, похитившим ка царевича? Есть только одна женщина, которой захотелось бы забрать душу нашего ребенка!

От стола, где сидели советники, к нам метнулся Рахотеп.

— Госпожа Исет нездорова. Я отведу ее к ней в покои.

— Я совершенно здорова! — взвизгнула Исет. — Я здорова!

Платье у нее на груди промокло, и она заметалась взглядом по залу.

Рамсес положил руку ей на плечо.

— Иди отдохни. Пенра будет показывать нам план храма. Как только мы закончим, я приду к тебе.

Исет глубоко дышала, колыхались ее тяжелые от молока груди. Она не двинулась с места.

— Придешь, хотя теперь очередь Нефертари? — с вызовом спросила она.

Прежде чем ответить, Рамсес помедлил.

— Да.

Исет метнула взгляд на меня, и я увидела в ее глазах боязнь. Она и вправду думает, что я похитила ка ее ребенка, что я убийца! Потом она успокоилась, изящно поднялась и вышла. Кто-то из придворных пробормотал:

— Это ведь только первый ребенок, у нее будут и другие.

Двери захлопнулись. Придворные смотрели на меня и шептались.

— Давай позовем Пенра, — сказала я, стараясь, чтобы не дрожал голос.

Мы ждали в полной тишине, пока наконец глашатай не объявил:

— Зодчий Пенра, сын Ирсу, начальник строительных работ.

Пенра вошел в зал с торжествующим видом. Он загадочно улыбался. За один месяц устройство, созданное им по рисункам из гробницы Мерира, распространилось по всей реке. К концу сезона шему будет первый за четыре года урожай, и в житницы достроенного луксорского храма засыплют зерно. Теперь зодчий приступал к возведению величайшего в Египте заупокойного храма.

За Пенра следовали два писца, неся на широкой доске глиняный макет, накрытый полотном. Пенра почтительно воздел руки.

— Государь! — провозгласил он. — Вот Рамессеум!

Зодчий сдернул покрывало, и придворные восхищенно забормотали.

— Вот самый большой заупокойный храм в Фивах, — начал объяснять Пенра. — Он будет стоять рядом с храмом Сети. Здесь, — показал он, — два пилона, высоких, как пилоны луксорского храма.

По каменному полу заскрипели ножки кресел: придворные подались вперед, чтобы лучше видеть.

— За вторым двором будет крытая галерея с сорока восемью колоннами, примыкающая к внутреннему святилищу.

У стола визирей раздался изумленный шепот.

Пенра снял крышу, показав расписной потолок: синее небо с рассеянными по нему золотыми звездами.

— В храме три зала: гробница Рамсеса Великого, которая простоит миллион лет.

Все присутствующие онемели. Никто не смеет давать фараону прозвище, фараон избирает его сам. Все смотрели на Рамсеса, ждали его ответа.

— Рамсес Великий, — повторил он, — и его Рамессеум, который простоит миллион лет…

Пенра гордо расправил плечи.

— К северу от галереи будет заупокойный храм самых прекрасных цариц Египта.

Я увидела две статуи — свою и Исет, причем одного роста. Наверное, это должно было мне польстить, но я забеспокоилась. Ведь строительство заупокойного храма длится много лет и требует много средств.

В ту ночь, перед тем как идти к Исет, Рамсес зашел ко мне.

— Откуда же возьмутся деньги на строительство? — спросила я.

— Мой отец получает дань от десятков стран. Я видел подсчеты. Денег хватит на три Рамессеума. Пусть наши потомки о нас помнят. — Рамсес посмотрел на мой живот и притянул меня к себе. — Наш маленький фараон, — с любовью сказал он.

Вот уже два месяца, как к воротам Малькаты беспрестанно приносили цветы; каждый раз, когда мы выезжали посмотреть на строительство Рамессеума, стражникам приходилось расчищать дорогу. Исет всякий раз сходила с колесницы, и все ждали, пока она выберет самые лучшие цветы и украсит ими волосы — в знак того, что она родила и потеряла первенца фараона.

Расхаживая по комнате Пасера, Уосерит возмущалась:

— Когда это кончится? Ворота завалены цветами, в храме Хатор рыдают женщины. Можно подумать, умер не младенец, а двое восемнадцатилетних царевичей-близнецов.