черный вход, поэтому постучалась и вошла. А у него на ноуте, оказывается, включена видеосвязь.

– Ему позвонил Толстяк?

– Ну, так было написано. Он не представился.

– Они с Фокусником друзья?

– Он сказал, что они созваниваются раз в неделю. Но я не знаю, что за программу они используют. Не «Скайп» точно. Больше похоже на что-то самодельное. Ну или военное.

– Серьезно?

– Ага. Само окошко вызова обычное, но весь интерфейс консольный, как в DOS. В общем, это либо какая-то древняя фигня, либо новейшая технология, не знаю.

– Так кто это был?

– Понятия не имею. Он спросил, как у Фокусника дела, не появились ли в его поведении какие-то странности.

– И что ты сказала?

– Да ничего. Я ж не знаю, кто позвонил. Просто левый мужик, решивший поболтать через хрен знает какую программу.

– И как он отреагировал?

– Я спросила, откуда он знает Фокусника, а он начал сливаться. А когда я напрямую спросила, слышал ли он о «Кроликах», он просто отключился.

– Охренеть.

– Я сразу же ему перезвонила, но пользователь уже был удален. Я попыталась еще раз, но комп завис, а когда я перезагрузилась, то не нашла программу.

– Очень… странно, – говорю я.

– Да уж, – отвечает Хлоя, доставая из рюкзака старый ноутбук Фокусника с установленной Windows.

– Погоди, ты стащила у Фокусника ноутбук?

– Нет, просто одолжила компьютер у отсутствующего начальника, который связался с древней и потенциально смертельно опасной игрой. Так, на всякий случай.

– Ты же понимаешь, что «персональный компьютер» называется так не случайно?

– Не нагнетай, К.

– Охренеть, это я-то тут нагнетаю?

– Именно, – отвечает она, нажимает на ввод, и на экране появляется знакомая заставка Windows 95.

– Ты же не хотела больше играть? – спрашиваю я.

– А я и не играла. Тот мужик сам появился.

В мыслях всплывает предостережение Кроу. Вдруг теперь он сотрет Хлое память? И это еще в лучшем случае, а ведь все может обернуться и хуже… Я вспоминаю Барона, пустым взглядом уставившегося в экран. Я не переживу, если Хлоя разделит его судьбу.

– Уверена, что стоит в это лезть? – спрашиваю я.

– А что нам еще делать, в Тетрис играть?

26. Охренеть, это что, арбалет?

Монолит в открытом космосе – не единственный сон, повторяющийся с самого моего детства.

Все начинается с замерзшего озера, посреди которого я стою. Я не сразу понимаю, насколько мне холодно, но потом меня начинает бить дрожь. Я разглядываю трещинки, переливы и фигурные льдины. Мороз кусается, но ледяная мозаика настолько прекрасна, что на мгновение я забываю про боль и просто скольжу взглядом по артистичному совершенству поверхности озера.

И вдруг до меня доходит, что лед не подо мной, а надо мной.

И я задыхаюсь.

Тогда я понимаю, что сейчас умру. Меня охватывает паника, и я судорожно бьюсь в толще ледяной воды, царапаю лед, пинаю его, кричу и ругаюсь. Но ничего не помогает, и я лишь глубже и глубже погружаюсь в холодную тьму.

Несмотря на то что я бьюсь под водой, захлебываясь, мне прекрасно видна поверхность; люди катаются на коньках, гуляют, держась за руки, радостно смеются. Где-то вдалеке виднеются расплывающиеся силуэты семей, сидящих на траве, – они веселятся, едят барбекю и бросают фрисби.

А над ними, высоко-высоко, светит яркое солнце.

И тогда, за момент до того, как я, подобно Леонардо Ди Каприо в «Титанике», опущусь на дно этого холодного беспощадного мира, лед меняет форму.

Становится стеклом.

А точнее – лобовым стеклом автомобиля.

И я оказываюсь в пикапе, мчащемся по ночной сельской дороге. Рядом сидят Энни и Эмили Коннорс, радио потрескивает помехами, а в воздухе витает фруктовый аромат духов Энни.

Шум статики отдается в ушах электричеством, меня начинает трясти, а голова вдруг раскалывается невыносимой болью.

Мир расплывается, теряет четкость, головная боль перерастает в агонию, и я чувствую черную тень, тянущуюся ко мне из-за границ реальности.

Я понимаю: это конец.

И просыпаюсь.

– Как ты?

Хлоя склоняется надо мной, а за ней виднеется потолок моей кухни.

Я лежу на полу.

Присев, я потихоньку прихожу в чувства.

– Что случилось?

– Очередной… приступ, – отвечает она.

– Который час? – спрашиваю я, пытаясь вспомнить, почему я на полу и почему Хлоя так на меня смотрит.

– Без пятнадцати восемь, – отвечает она, помогая подняться. – Ты что-нибудь помнишь?

– Как ты украла ноутбук Фокусника, – отвечаю я. – Мы его запустили, а теперь я здесь.

– Одолжила, а не украла, сколько раз повторять. Это было два часа назад.

– Серьезно?

– Так, все, поехали в больницу.

– Не надо, я в порядке, – говорю я, поспешно поднимаясь.

– А, ну ладно, – отвечает Хлоя. – Раз ты у нас в порядке.

Я демонстрирую ей средний палец, попутно пытаясь выдавить беззаботную ухмылку, и тяжело опускаюсь на белый пластиковый стул.

Черт, да что со мной такое?

Я помню, что меня почему-то очень беспокоила Хлоя. А потом память возвращается – не два пропавших часа, а причина моей тревоги.

Кроу.

Мне вспомнилось его предупреждение – в нем он упомянул Хлою. Видимо, поэтому меня и накрыло.

Может, провалы в памяти как-то связаны с Хлоей? Я беспокоюсь за нее, а стресс, говорят, сильно влияет на физическое и психическое состояние. Неужели все дело в этом? И что, достаточно будет скачать приложение с техниками медитации и записаться на йогу?

Хлоя садится напротив, скрестив на груди руки.

Я уже придумываю очередное оправдание, но вдруг замечаю, каким взглядом она на меня смотрит, и понимаю: это точка невозврата.

Если не расскажу ей правду, она все поймет, и тогда я точно ее потеряю. Так что плевать, поверит она или нет – врать я не стану.

Более того: я не хочу.

Ей страшно. Наверняка она представляет, как я прохожу МРТ, а врач пораженно разглядывает опухоль размером с кулак.

Лично я сомневаюсь, что у меня рак, но, начав свой рассказ, всерьез задумываюсь, не переоцениваю ли здоровье своего мозга.

Я выкладываю все подчистую.

Начинаю с таинственного Кроу, который встретился мне в Башне, рассказываю про автобус, в котором он провернул Мориарти, выгнав явно проплаченную толпу. Потом объясняю, что со мной в последнее время творится – говорю про внезапно проснувшееся серое чувство, которое не беспокоило меня с самого детства. Хлоя не перебивает меня. Просто кивает и слушает, а лицо ее не выражает ни малейших эмоций – ни шока, ни беспокойства, ни презрения, ни жалости.

И, ладно, я рассказываю не совсем все.

Про Эмили Коннорс я молчу. Просто потому, что встреча с Кроу и так выдалась странной, а взявшаяся из ниоткуда подруга детства добавляет нотку… безумия.

Закончив, я