— Чего случилось, княже? — влетел в юрту холоп.

— Не слыхал? Князь Александр от своей добычи мне стадо коров и табун лошадей выделил изрядный. И что теперь с ним делать? Купцам, что ли, отдать?

— Не-ет, купцам нельзя, — замотал головой дядька. — Они от того и кормятся, что при войске все вдвое дешевле покупают да вдвое дороже продают. Одну-две скотины продать — еще ладно, убыток перетерпеть можно. А коли табун… Это разор один получится. Опять же слух прошел, зело преизрядную добычу кованая рать у Камы собрала. Ныне цены вчетверо, коли не более, упадут. Даже в Нижнем Новгороде упадут. Туда много кто скотину погонит.

— Пахом, а ведь осень на носу. Скоро всю эту скотину и выпасти негде будет, ей сено понадобится.

— Я про то помню, княже, помню. Гнать надобно. Коли за Москву скотину увести, то и цена подравняется. Или домой ее…

— Дядька, ты не хуже меня знаешь, кошт княжеский не бездонный. Коли в него прибытка не добавлять, только разор один и останется.

— Я про то понимаю, Андрей Васильевич, да токмо…

— Тогда скажи мне, Пахом, кому еще я дело могу доверить, кроме как не тому, кто с колыбели меня воспитал да в отрочестве не раз от меча и стрелы прикрыл?

— Так ведь смышленых холопов у нас в достатке…

— Смышленых-то в достатке, Пахом. А вот такой, которому стадо почти на тысячу новгородских рублей без колебаний доверить можно — такой у меня один. На твое слово полагаюсь. Коли решишь, что продавать выгодно — продавай. Решишь в княжество гнать — гони. Здесь же перед зимой животину оставлять ни к чему, сам понимаешь. Снег ляжет — сдохнет вся, не убережем. Холопов можешь забрать всех, кроме Ильи и Изольда. Как до места доберешься, родителям каждого погибшего или раненого холопа по корове дай. Ну и живым — тоже.

— Гонишь, Андрей Васильевич? — мотнул головой дядька.

— Нет, Пахом, не гоню. Просто второго тебя у меня нет. Так что, управишься?

— Куды денешься, коли припекло? Схожу, узнаю, куда скотину нашу отогнали. Как бы не потерялась без присмотра. Семку и Варлама зараз заберу. Пусть пасут покамест.

Сборы холопов — минутное дело. Своего добра у них нет, а хозяйское без особого приказа не тронут. Сказано: отправляйтесь — ноги в руки, и пошли. За два часа до полудня, подкрепившись напоследок вместе с князем за одним столом, Пахом с оставшимися новонабранными холопами отправился в долгий путь домой. Расставаться с дядькой было и жалко, и легко. Жалко — потому что на него можно полностью положиться, с ним можно всегда посоветоваться. Легко — потому что на ворожбу хозяина воспитатель смотрел очень неодобрительно. Пахом же был в этом времени одним из немногих людей, чьим мнением Андрей дорожил.

Когда стадо, погоняемое верховыми пастухами, скрылось в направлении Волги, Зверев вернулся в юрту, велел Илье и Изольду встать у входа, а сам уже в который раз сотворил заговор на разгон облаков. Затем откинулся на свое ложе и закрыл глаза. Теперь ему следовало расслабиться, избавиться от земных мыслей и забот, забыть про тело, выпустить из этого живого, дышащего узилища душу, воспарить над миром — и увидеть его не телесным, а внутренним взором.

Труднее всего было с боком — ушиб продолжал саднить, тянуть, чесаться, никак не давая разделить две человеческие сущности. Однако Зверев все же поймал момент, когда боль ненадолго отступила, усилием воли отрешился от всего, заставив остановиться мысли и чувства, — и раскрылся, расширился на пространство, не ограниченное ничем, кроме его желаний.

Он увидел сверху не тело — он увидел сразу весь воинский лагерь, стоящий на Царском лугу, увидел город, крепость на его краю, увидел сливающиеся реки и кустарник на непроходимых топях за Казанкой и Арским полем. Среди всего этого серо-черного одноцветного мира люди и животные выделялись яркими огоньками. Животные светились красным светом, люди имели ясный желтый оттенок, иногда окруженный все той же красной аурой. Огоньки постоянно перемещались, сближались, расходились, некоторые плавно угасали, сползая в мир серых теней, но смысла в этой суете отсюда, с созерцательной высоты, понять было невозможно — как непонятен смысл копошения насекомых на склоне лесного муравейника.

Андрей очень надеялся, что сможет отличить ведьмино племя от людей, но оказался не прав. На стене между двумя башнями появились точно такие же желтые с красной аурой огоньки, привлекшие внимание чародея лишь тем, что их было шесть, и они стояли плотной группой, вроде бы ничего не делая. Спустившись ниже, Зверев заметил, что от них как будто исходит некий слабый дымок, возносящийся к небесам. Воздействие же колдовства было столь сильным, что обретало вещественность, цвет и объем.

Сконцентрировавшись на своих жертвах, чародей ужался в размерах, облетел их вокруг, выждал, пока старухи закончат свой обряд, и потянулся следом за ними: вниз по лестнице, по улочке следом. Миновав десяток домов, кучка огней разделилась: два свернули в ворота и погасли, один погас домом дальше. Еще три «светлячка» шли далеко — они пересекли почти весь город, после чего рассыпались в стороны. Проследить за всеми сразу Андрей не смог, проводил до жилища только один и попытался было сунуться в дом — но встретил прочную стену. Жилище ведьмы надежно защищалось какими-то заклятиями и заговорами. Проникнуть в подобное убежище можно только одним способом: если хозяйка проведет к себе сама.

Зверев откатился назад, без особой надежды ткнулся в дома трех других ведьм — но успеха, естественно, не добился и сделал глубокий вдох, возвращаясь в реальность и в свою земную плоть.

— Хорошо спрятались, чертовки, — подвел он итог своей разведки. — Так просто не возьмешь. Надо свою юрту тоже заговоренной чертой обвести. На всякий случай. Интересно, у Выродкова мое зелье из Свияжска осталось или новое придется наговаривать?

Хотя, конечно, для Андрея и для всей русской армии важнее было проникнуть в норы казанских ведьм и уничтожить злобных тварей, топящих в грязи целую армию.

— Как же сделать так, чтобы они меня к себе домой пригласили? Как же их на эту глупость сподвигнуть?

Князь прикусил губу, размышляя, и наконец у него появилась одна хитрая, но вполне осуществимая идея.

— Илья! — поднялся со шкуры Андрей. — Коня мне оседлай! И сам собирайся. Изя пусть юрту пока посторожит. Мало ли что…

В Арский лес после тщательных облав, случившихся в последние дни, заезжать можно было без опаски. Князь с холопом углубились в него очень далеко. Так далеко, что повисший над Казанью ливень стал обычной осенней свежестью, а грохот пушек казался небольшим летним громом. Здесь продолжали жить в привычных хлопотах лесные жители — шурша в траве, прыгая по веткам, собирая орешки и ягоды и роя на зиму глубокие уютные норки. И только вездесущие сороки, взмахивая черными крыльями и покачивая длинными хвостами, громко предупреждали:

— Чужой, чужой, чужой!

— Стой… — Андрей, заметив на одной из прогалин камень с относительно ровным верхом, натянул поводья, спешился, снял чересседельную сумку. — Илья, прими поводья да отойди в сторонку. Подожди и проследи, чтобы меня никто не потревожил.