Бородатый «девственница» подошел к хозяйке и что-то шепнул ей на ухо. Она обернулась, поднялась из-за пианино и сделала властный взмах рукой, видимо означавший, что пора расходиться. Молодежь тут же дружно поднялась, точнее, тронулась с мест. И вот теперь до Турецкого наконец дошло, что все эти ребята — инвалиды. Кто прихрамывал, кто вообще был в коляске, иные передвигались с помощью костылей.

Спустя несколько минут гостиная опустела, и Турецкий с хозяйкой уселись за низким столиком друг напротив друга. Он раскрыл портфель и снова представился полным своим титулом. Марина Ковалева, так звали хозяйку, блондинка с сильной, красивой фигурой, длинными волосами и круглыми серыми глазами, ничего от следствия скрывать не собиралась. Саша сразу, можно сказать, интуитивно почувствовал, что говорит она правду, и только правду, — редкость в следственной работе. Поэтому никаких наводящих вопросов задавать ей не пришлось.

Итак, в тысяча девятьсот семьдесят втором году Марина по контракту поехала в числе других советских специалистов на Кубу, чтобы заработать денег, в чеках, разумеется. Чеки тогда были в СССР самой доподлинной валютой — ни тебе долларов, ни дойчемарок. А профессия у нее была весьма нужная в те годы на Кубе — геолог. Поскольку остров Свободы остро нуждался буквально во всем, и это «все» возили через моря и океаны советские танкеры и сухогрузы, поиск полезных ископаемых становился на Кубе ведущей общегосударственной задачей. Никаких уникальных месторождений Марина не нашла, но ей повезло в другом: она вышла замуж за симпатичного и темпераментного кубинца из окружения самого Фиделя. В правительстве он занимался геологией. А звали его несколько сложновато для русского уха: Эмилио Фернандес Ксавьер Боуза. Этот веселый и бесхитростный человек исповедовал правду и терпеть не мог недомолвок. Он честно и прямо высказывал людям то, что думал — и о себе самом, и о деле, и о них. Это его в конце концов и погубило. Пока он критиковал своих коллег, это считалось в порядке вещей. Но однажды, находясь в советском посольстве на приеме в честь очередного юбилея Великой Октябрьской социалистической революции, Боуза после пятого или шестого бокала, словно бы в шутку, заявил, что Фидель, хотя и политический гений, однако в геологии — полный профан, ну и дальше в том же духе. Фидель, которому тут же, естественно, донесли об этом вызывающем демарше соратника, лишь нахмурился, но никак не отреагировал. Неловкость замяли. Однако ночью Боуза был арестован. Его вынули прямо из постели, от молодой жены. Идиотизм же ситуации заключался в том, что это была их действительно первая брачная ночь. Так они условились — чтоб после Октябрьского праздника, и молодой муж терпеливо сносил необъяснимый никакой логикой каприз своей жены — истинной дочери Страны Советов. В общем, что бы там ни было, а осталась супруга девственно чистой — и перед людьми, и перед Богом. Но ведь как же рассказать-то об этом? Кто поверит? Ведь сотрут же с лица земли насмешками… Эту свою «жгучую» тайну Марина хранила свято. Ей было разрешено вернуться в Москву и даже взять себе прежнюю, девичью фамилию. Вот в то время она и познакомилась с Сергеем Алмазовым, никаким еще тогда не банкиром, и даже, как теперь говорят, не завлабом, а самым обычным научным сотрудником института экономики — симпатичным мужчиной тридцати лет, с перспективной башкой и определенными амбициями.

Именно Алмазову и привелось разгадать тайну Марины. Роман их был страстным и бурным, хотя и не очень продолжительным. Дело в том, что Сергей уже был женат и имел семилетнюю дочку. Но к жене он, по его словам, после восьми лет совместной жизни, никакой сексуальной тяги не испытывал, хотя и лишать дочь отца тоже не желал. Обоюдной страсти хватило на год, не больше. И кончился роман тем, что Марина родила сына, но назвала его не в честь амбициозного папаши, а именем своего законного супруга, сгинувшего за свою любовь к истине. Так почему же все-таки Эмилио Фернандес, а не, скажем, Сережа? А это для того, чтобы у Алмазова даже и надежды не оставалось когда-нибудь продолжить их связь после такой измены! Держать ее с маленьким сыном в любовницах?! «Катись ты на все четыре стороны! Чтоб ноги твоей больше в моем доме не было!» Горшок об горшок и — в разные стороны…

Но шли годы, страсти, как водится, улеглись. Эмилио закончил школу, поступил в нефтяной институт, одновременно работал в лаборатории при институте. Марина тоже успокоилась, жизнь возвратилась в свое первоначальное русло. Жили как все. Были у нее увлечения, встречались достойные люди, сходилась, расставалась без излишних эмоций. Заработка хватало на нормальную, без особых излишеств жизнь. Но беда обрушилась, как всегда, неожиданно. Эмилио попал в автокатастрофу, почти год пролежал в больнице, и хотя остался жив, но диагноз для молодого человека был убийственным: паралич обеих ног. Горю Марины, казалось, не было предела. И вот тут Сергей неожиданно показал себя с самой лучшей стороны. Надо сказать, что до девяносто третьего года они практически не общались, так, изредка, накануне Нового года или дня рождения Эмилио раздавался телефонный звонок с поздравлениями, с предложениями материальной помощи. Но последнее Марина категорически отвергала. Эмилио к своему родному отцу относился с откровенной прохладой и желание встретиться, посидеть, поговорить за жизнь никак не проявлял. Зная это, Алмазов и не настаивал, считая, возможно, что лишь времени дано разрешить подобные проблемы, и, как выяснилось, тщательно скрывал от собственной жены свой давний «грех».

Но когда случилась беда с сыном, Алмазов, являясь крупнейшим финансистом, лицом, обладающим солидным капиталом и большими возможностями, все же настоял на своей помощи. Впрочем, Марина, почти раздавленная горем, и не сопротивлялась. Алмазов купил вот этот огромный дом, построенный в Захарьинском карьере финансово-строительной группой для «очень» богатых «новых русских», и в короткое время передал его в пансионат, своеобразный конечно. Всеми делами здесь заправляли Марина в качестве директора-распорядителя и ее помощник, отставной майор, прошедший Афган и понимающий толк в справедливости. Поселились же в доме полтора десятка товарищей Эмилио по несчастью, те, с кем он познакомился в больнице, в реабилитационном центре. Собрались молодые люди, финансовые возможности которых были на нуле, кому лечение было не по средствам, да и просто невозможно в нынешних условиях абсолютной демократии и платной медицины. Деньги на содержание дорогого пансионата Алмазов переводил на счет Эмилио. До самой последней минуты… И ни разу не потребовал встречи.

— О гибели Сергея Егоровича я узнала из газеты. И по телевидению передали: двадцать седьмой, что ли, по счету… Кто-то же считает, — тяжело вздохнула Марина, и голос у нее потускнел, как-то непонятно заскрипел, будто отзвук медленных шагов по солончаковой пустоши. — Я позвонила в банк, мне все рассказали, и мы с Эмилио поехали в крематорий. И там я, кажется, горько пожалела, что запрещала сыну хоть словом перемолвиться с отцом…

Марина подписала каждый лист протокола допроса свидетеля. Турецкий, конечно, понимал, как ей сейчас трудно, тем более что, скорее всего, о сути завещания Алмазова она еще не могла знать. Поэтому, не вдаваясь в подробности, он кратко изложил ей сведения о том, что такое завещание имеется, дал координаты старшего нотариуса Центральной нотариальной конторы Дмитрия Михайловича Орловского, к кому ей, а вернее ее сыну, следовало бы обратиться, и решил, что в этом доме его миссия закончилась. Он уже поднялся, чтобы уходить, но Марина жестом как бы остановила его, желая высказать, возможно, нечто сокровенное. И он не ошибся.