я готова. Не надеюсь я вашего за то гневу, понеже имела давно от вас позволение. А что мое платье и другое осталось по отъезде вашем из Митавы, и я ничего не взяла».

Даже по этим строкам видно, насколько Александра боялась мужа, трепетала перед ним.

Отец был шокирован внешним видом дочери: цветущая барышня за годы, проведенные с супругом, превратилась в собственную тень. Князь не мог поверить, что с его девочкой, княжной Долгоруковой, можно было так обращаться! Приголубив и успокоив Александру, Григорий Федорович написал письмо государю Петру Алексеевичу:

«Зять мой Василий Салтыков, зная дочь мою, своею волею женился и оную немалое время имел, как и прочие мужья, в своей любви; и потом ни за что, токмо по наговору своих людей, которые и с прежнею его женою, також для своего интересу, чтоб оным всем его владеть, ссорили. Для чего какою немилостию обратился, и в такой немилости и в ругании от людей своих оную содержал, и безвинно бил мучительски, и голодом морил, и такое бедное мучение и гонение терпела, чего и описать невозможно, что не токмо жене, ни последней подданной сироте снесть было не мочно; однако оная, привращая его к прежней милости, все то чрез натуру терпела, и тем пуще сердце его ожесточила, так что, не боясь Бога и всенародного стыда, в Митаве хотел убить (ее) до смерти; и так мучительски бил, что замертвую кинул. … Потом, что было ее – все ограбил».

В конце послания Григорий Федорович попросил царя позволить Александре жить с отцом в Варшаве, развести ее с мужем, возвратить приданое и обязать Салтыкова выплатить супруге содержание, чтобы «несчастная дочь моя в вечных слезах имела себе пропитание».

Петр I, получив письмо, наложил на него высочайшую резолюцию:

«О сем розыскать и обиженной стороне полную сатисфакцию учинить в Юстиц-коллегии. А буде за чем решать будет неможно – учинить нам доношение».

Вскоре Василия Федоровича Салтыкова вызвали в Юстиц-коллегию, где он заявил следующее: «Жену безвинно не бивал, а когда какую противность и непослушание мне учинит, тогда ее своеручно бивал». По его словам, Александра вовсе не была такой невинной овечкой, каковой ее выставлял отец: «Всегда его не слушала и невежничала многими досадными словами». На основании полученных сведений Юстиц-коллегия инициировала судебный процесс, наделавший много шума в Российской империи.

Александра Салтыкова предоставила документ, выданный ей Николаем Ламбертовичем Бидлоо, придворным доктором Петра I, что полностью подтверждало нанесенные женщине побои. Да и мало кто сомневался в самой способности Василия Федоровича к рукоприкладству: о суровом нраве Салтыковых все были наслышаны.

Впрочем, у Василия нашелся убийственный контраргумент: то самое письмецо, что из страха смертного написала ему из Варшавы Александра, обвинив в своем побеге отца.

Несмотря на, казалось бы, очевидную вину Салтыкова, процесс затянулся на долгие годы. Григорию Федоровичу пришлось еще не одну челобитную подать представителям августейшей фамилии. Александра же чуть ли не каждый день слезы лила от страха, что ее могут возвратить к законному супругу.

Князь Долгоруков так и не дождался завершения семейной драмы, он скончался 15 августа 1723 года в возрасте 65 лет.

Лишь в 1730 году Священный синод, получивший дело Салтыковой из Юстиц-коллегии, развел Александру с мужем. На тот момент императрицей уже была Анна Иоанновна, племянница Василия Федоровича.

Для графа Салтыкова развод с супругой, похоже, оказался невыносим: он скончался 5 октября 1730 года через пару месяцев после вынесения синодального решения.

Увы, 40-летней Александре Григорьевне так и не довелось пожить вволю свободной женщиной. В 1730-м семейство Долгоруковых оказалось в опале из-за подложного духовного завещания Петра II в пользу его обрученной невесты Екатерины Алексеевны Долгоруковой. Главными виновниками назвали родных братьев Александры Григорьевны – Сергея и Ивана, ее двоюродного брата Василия Лукича Долгорукова, а также племянника Ивана Алексеевича Долгорукова. Своим манифестом от 14 апреля 1730 года императрица лишила всех четверых чинов и наград и сослала в дальние деревни.

Досталось и невинной Александре Григорьевне, которую Анна Иоанновна, в бытность герцогиней Курляндской, очень любила, считала подругой и всячески защищала от мужа-тирана. Александру Салтыкову отправили в Нижегородский (Крестовоздвиженский) женский монастырь, где постригли в монахини.

В Нижегородской обители в 1739 году Александра Григорьевна узнала о возобновлении дела о подложном завещании и о казни ее братьев и племянника. Инокиня со дня на день ожидала прихода палача и к ней, но Анна Иоанновна пощадила бывшую подругу. В монастыре бедняжке жилось несладко: монахини, как водится, не жаловали аристократку.

После воцарения Елизаветы Петровны в 1741 году репрессии против рода Долгоруковых прекратились, оставшиеся в живых члены некогда могущественной семьи получили возможность вернуться в Петербург и Москву. Освободили из монастырской ссылки и 51-летнюю Александру Григорьевну.

Приехав в Петербург, графиня подала прошение Елизавете Петровне о возврате ей отцовского села Старбеево, которое когда-то входило в ее наследство и «незаконно» досталось покойному мужу. В 1742 году Елизавета возвратила просительнице село.

Наконец-то Александра Григорьевна получила возможность пожить по-человечески! Рядом не было ни деспота мужа, ни надоедливых монахинь, ни жестокой настоятельницы. Графиня наслаждалась прекрасной подмосковной природой, покоем и свободой. Крестьяне села Старбеево, по свидетельствам современников, с любовью относились к доброй и милостивой помещице. В 1763 году Александра Григорьевна скончалась в возрасте 73 лет, завещав все имущество племяннику.

Женщина, которая прошла через несчастливый брак, через бесконечно долгий и тяжелый развод, через монастырь, многими страданиями заслужила в самом конце жизни двадцать лет покоя.

«Неосторожно обрюхатил»

Барин хотел большего, и молоденькой крестьянке стало не по себе. Она принесла в жарко натопленную баню березовые веники и никак не ожидала, что хозяин попросит ее остаться.

«Спинку потрешь осторожно, похлещешь веничком», – белозубо улыбаясь, сказал он.

Лицо Оли горело, из глаз лились слезы. Жарко было в бане.

В начале июля 1805 года в имении Петровское в Псковской губернии крестьянка Васса Лазаревна Калашникова (в девичестве Космина) родила девочку. Отец, Михайло Иванович Калашников, дворовый человек помещиков Ганнибалов, принял дитя с радостью и назвал дочку Ольгой в честь святой древнерусской княгини.

Михайло Иванович пользовался расположением барина, Петра Абрамовича Ганнибала. Тот, уйдя с военной службы в отставку,