Тон Ксении рассердил Макса.

— Этот человек кое-что значит для меня. Я не хочу, чтобы она расстраивалась.

Ксения молча застегнула платье, стараясь унять дрожь в пальцах. Сообщение о непредвиденном отъезде Макса застало ее врасплох. Она сердилась на себя за то, что оказалась такой чувствительной. Макс — мужчина свободный и имеет право поехать домой. Разве все его родственники не в Берлине? К тому же он может вернуться. В любом случае никто не говорил о разрыве, и эта история не имеет к ней никакого отношения. Все ясно как божий день, но тогда почему у нее так кружится голова?

— Тебе не нужно передо мной оправдываться, Макс! — сказала она, надевая манто. — Я все прекрасно понимаю. Саре повезло, что у нее есть такой верный друг, как ты, который все может бросить и прибежать к ней на помощь.

— Некоторые называют это дружбой.

— Возможно, — сказала она, пожимая плечами. — Мне об этом ничего не известно. У меня нет друзей.

Такой кислой улыбки Макс у нее никогда раньше не видел. Он считал нелепым, что его обвиняют в том, что он просто хочет помочь человеку, которого уважает и которого когда-то любил. Вину свою он видел лишь в том, что не мог подобрать слов, чтобы успокоить Ксению. Тут он вспомнил все случаи, когда она отказывалась от него — не физически, конечно, любовницей она была превосходной, а тем, что не пускала его в свое сердце. Он рассердился за раны, которые она нанесла и продолжала наносить ему.

— Почему ты разговариваешь со мной таким тоном? — возмутился он. — Да, сознаю, что сообщил тебе слишком поздно, но я сам только недавно получил это письмо. Мне не в чем оправдываться. То же самое я сделал бы и для тебя.

— Вот только я не хлопаю в ладоши, чтобы мужчина летел ко мне на помощь при малейшей проблеме.

— Тем лучше для тебя. И чего же ты ждешь? Поздравлений? Я и так знаю, что тебе никто не нужен. Ты всегда все делаешь сама. Ты просто не способна принимать помощь от людей, которые тебя любят. Мало того, ты презираешь тех, кто хочет тебе помочь.

Он видел, как по ее лицу пронеслась тень тоски, и даже обрадовался, что ему все-таки удалось преодолеть непроницаемый барьер и задеть ее за живое. В то же время он захотел сказать ей, что любит ее, обнять и попросить прощения.

— В таком случае мне не остается ничего другого, как пожелать тебе удачной поездки. Уверена, что ты окажешь хорошую помощь своей дорогой Саре.

Макс уже сердился на себя за то, что позволил втянуть себя в эту глупую ссору.

— Да ты ревнуешь, Ксения, как я вижу, — сказал он с лукавой улыбкой мужчины, которому льстит мысль о соперничестве женщин из-за него.

Ксения резко дернула головой.

— Нет, Макс. Для того чтобы ревновать, надо любить.

Мгновение она смотрела на него. Безжалостно и недоступно. Потом, ничего не добавляя, открыла двери и вышла на площадку. Он остался стоять, как идиот, с рухнувшим сердцем. От сквозняка захлопнулись двери, звук шагов Ксении затихал. Наступила тишина, и суровое чувство одиночества нахлынуло на Макса.

Главными качествами Габриеля Водвуайе являлись терпение и постоянство. В детстве ему были абсолютно несвойственны капризы. В лицее более недисциплинированные, склонные к шалостям товарищи за это терпение считали его чудаком. Его не любили, так как терпение можно спутать с презрением. Во время войны требовательность, смесь упорства и расчета сделали его хорошим офицером. Что касается его профессии адвоката, то в ловкости, с какой он загонял в ловушки своих оппонентов, равных ему не было.

В то утро Габриель с полотенцем вокруг пояса, насвистывая, рассматривал себя в зеркале ванной комнаты. Он только что закончил причесываться. Лицо было тщательно выбрито, кожа выглядела свежей. Он придавал большое значение внешнему виду.

Габриелю было сорок четыре года, он занимался гимнастикой, чтобы укрепить мышцы спины, после того как несколько лет назад упал с лошади. С самого раннего детства он не любил все некрасивое, посредственное, узость кругозора, так же как и послеполуденную дремоту в воскресные дни за ее невыносимую скуку. Но очень скоро Габриель понял, что окружающие не склонны разделять его мысли.

Его отец, чиновник департамента общественного образования, республиканец до мозга костей, уважал идеи равенства возможностей, светские ценности и заслуги перед Отечеством. Мать, бесцветная женщина, занималась домом, заботилась об отце и воспитании единственного сына. Из детства Габриель помнил запах чистоты, воска и готовящихся блюд. В семействе Водвуайе много внимания уделялось одежде, которая всегда была чистой и выглаженной. Салфетки кипятились. Транжирство было не в чести, так же как фантазерство и неумение придерживаться чувства меры. Однажды как-то вечером десятилетний Габриель оторвался от тарелки с супом и прислушался к тиканью часов. Ему вдруг показалось, что стены дома стали надвигаться на него, грозя вот-вот раздавить. Мокрый от пота, он тогда же дал себе клятву вырваться из этого размеренного существования.

Блестяще окончив юридический факультет, Габриель тщательно выбирал товарищей, устанавливал связи, посещал кружки вольнодумцев, из которых потом пополнялись эшелоны власти. Родителей он не посвящал в свои успехи. Не любя, он уважал их и не хотел огорчать тем, что тяготеет к вселенским ценностям, американскому джазу, предметам искусства и деньгам. С течением времени мать дала ему понять, что хочет увидеть внуков, так как две женщины, на которых он в свое время хотел жениться, разочаровали его по причинам, которые другим могли показаться пустяковыми: у одной были некрасивые ноги, у другой — визгливый смех. Он стал заводить любовниц. Когда его родители умерли почти в одно и то же время, никто не догадывался, что он чувствовал себя больше спокойным, чем расстроенным.

Оставшись довольным своим лицом, Водвуайе вернулся одеваться в комнату, окна которой были занавешены шторами из бежевого шелка. Февральское солнце освещало стены, мебель из светлого дерева, инкрустированную лакированной соломкой. Сползшее с кровати на ковер одеяло открывало мятую простыню и пуховые подушки.

Водвуайе поправил узел шелкового галстука, протер подбородок платком, вымоченным в итальянской туалетной воде, которую ему присылали из Пармы, посмотрел, который час. В запасе оставалось еще пять минут. Проходя по комнатам и салону, он каждый раз испытывал удовлетворение от владения такими красивыми апартаментами, окна которых выходили на Люксембургский сад. И в этом была только его заслуга. Габриель вошел в комнату, предназначенную для курения, заставленную книгами. Холод на улице помешал как следует проветрить помещение, где он провел несколько часов, изучая дело, которое все еще лежало на палисандровом письменном столе. Обычно уголовные дела, такие как дело Александра Сереброва, его не интересовали. Габриель предпочитал уделять внимание более показательным случаям, но он изменил бы себе, если бы упустил подобный шанс. Судьба сама распорядилась, чтобы в его жизнь опять вошла Ксения Осолина.

С тех пор как он впервые увидел молодую русскую в салоне Дома моды, она стала ему мерещиться повсюду. Он понял, что все его ожидания, желания, эфемерные надежды по отношению к другим женщинам — все это ничто по сравнению с подобной красотой. Именно она и есть настоящая его цель — эта женщина, стоящая перед ним с высокомерным лицом. Любивший все совершенное, в том числе и в области чувств, Габриель был требовательным человеком, не лишенным честолюбия. Он понял, что не успокоится, пока не покорит Ксению.