Ветер усилился, свистел и шипел, перекрывая звуки от машины. Ивану показалось, что там мелькнула чья-то тень.

— Нужно уходить, — сказал Круль, но Иван упрямо мотнул головой.

Он видел, как умер Коваленок. Он видел, что пули сделали с телом Юрасика. Он помнил чувство бессилия, когда лежал, вжимаясь в песок, а крупнокалиберные пули рвали над ним воздух.

И вообще, все равно неделя выдалась хреновая. Нельзя было вот так, просто, уйти, спрятаться в темноте и воющем песке. Нельзя.

Иван медленно обошел вершину холма, двинулся вперед осторожно, старясь не шуметь, хотя прекрасно понимал, что все равно его никто не услышит из-за ветра. Понимал, но все-таки ноги ставил аккуратно, чтобы не скрипнуть песком, — не мог иначе.

Теперь он перестал быть специальным агентом, опером Конюшни и опорой веры. Он стал убийцей. Он хотел одного — убить. Наказать. Все остальное — ерунда.

И то, что он провел ритуал пожирания грехов, — ерунда. Чушь. Он согласен поменяться — бессмертную душу на возможность убить хотя бы одного из нападавших. Хотя бы одного.

Он прополз метров десять, когда услышал голос. Вначале решил, что ему показалось. Это ветер взвизгнул, продираясь сквозь дыры от пуль в остове «Рейдера». Ободрался ветер до крови.

Через мгновение голос послышался снова.

Точно, люди, подумал Иван и одернул себя мысленно. Не люди — какие люди могут подстерегать его в ночи, могут убить Юрасика и Коваленка? Разве это люди?

Иван замер, всматриваясь в шуршащую темноту.

Вон там, метрах в десяти. Не дальше. Там кто-то шевельнулся. Или это показалось? Ветер швырнул вверх очередную пригоршню песка, а Ивану показалось… Нет, не показалось. Все точно. Двое. Минимум — двое.

Как в армии, мишень двойная, пулемет. Пустяковое упражнение. Он с первого раза смог поразить все три мишени этого упражнения. Двенадцать патронов, три мишени, две ростовых и одна — пулемет. Ему было восемнадцать, он, считай, впервые взял в руки автомат, но срезал мишени тремя короткими очередями. Шесть патронов из выделенных двенадцати.

Тогда ему было всего восемнадцать, стрелял второй раз в жизни, но тогда у него не тряслись руки от злости, не клокотало в груди, не колотилось безумно сердце. Тогда было проще.

Иван осторожно двинулся вперед, съехал на животе с очередного бугра, замер.

Теперь до пулемета было всего метров пять.

Можно было даже расслышать сквозь ветер и буханье крови в висках, как один из пулеметчиков говорит другому о том, что пора выбираться. Что если кто уцелел, то уже ушел в пустыню, а второй возражает и говорит, что нужно дождаться приказа, что если вдруг снова начнет стрелять пулемет с вездехода, то можно нарваться и на пулю… А он не хочет подохнуть так глупо и бессмысленно.

Иван видел одну тень. Вторая была дальше, и ее закрывал край холма.

Если бы гранату, подумал с тоской Иван. Можно было спокойно бросить гранату. Но гранаты нет. И это — к лучшему.

Он хочет убить обоих. Теперь он хочет убить обоих, не кого-нибудь, как несколько секунд назад, а обоих мерзавцев, посмевших стрелять в него и его людей. Иван встал. Вскинул автомат к плечу.

Пять метров. Ерунда. Пелена только кажется непроницаемой. Пули прошьют ее, даже не заметив. Пули не обратят внимания на песчинки между дулом и мишенью. А ветер будет нести песок сквозь дыры, которые проделают в телах пули.

Со свистом.

Пулеметчик что-то сказал — негромко, Иван не расслышал что именно. И не разобрал ответа. И ладно. Он обойдется без этого. Какая разница, что они болтают перед смертью.

Жаль, что они его не видят. Если бы они увидели, поняли, успели испугаться…

Иван нажал на спуск.

Очередь на мгновение ослепила его, Иван снял палец со спускового крючка, побежал вперед и выпустил новую очередь — уже метров с двух. Длинную, на полмагазина.

Он слышал, как пули бьют в тела. Две пули ударили по металлу, наверное, попали в пулемет.

Темная масса возле дороги не шевелилась. Иван подошел ближе, ткнул стволом. Тело отвалилось в сторону, взмахнув рукой.

Обоих одной очередью. Почти все пули попали. И первая очередь, и вторая. Вторая, наверное, пришлась уже в мертвые тела. Убила уже убитых.

Из темноты слева появился Круль, подбежал, дернул Ивана за руку:

— Все, доволен? Нужно уходить. Эти долго искать не будут — пост недалеко…

— Да, — сказал Иван. — Хорошо.

Но с места он не сдвинулся. Стоял перед убитыми, держа автомат в опущенной руке.

— Пойдем, — сказал Круль.

Иван оглянулся, посмотрел на останки «Рейдера», словно плавающие в отсветах прожекторов.

— Еще там, — сказал Иван.

— Умереть решил? С первого раза не получилось, решил со второго?

— Ты иди, Ярослав, — сказал Иван, не сознавая, что впервые назвал предавшегося по имени. — Иди. А у меня — дела. Я же твоим делам не мешал…

Иван наклонился к убитым, присмотрелся. А вот и гранаты. Это хорошо. Целых четыре штуки.

Иван повесил автомат на плечо, взял гранаты, по две штуки в руку.

— Они слышали выстрелы, — сказал Круль. — Они уже идут сюда.

— Это хорошо, — Иван зацепил кольцо указательным пальцем левой руки, дернул. Сорвал второе. Теперь он держал две взведенные гранаты в правой руке. — Пусть идут.

До «Рейдера» было метров двадцать.

И возле него что-то шевельнулось.

Иван улыбнулся, замахнулся правой рукой и бросил обе гранаты. Быстро переложил еще две гаранты в правую руку, сорвал кольца и бросил их следом.

Круль сбил его с ног, прижал к земле.

Четыре взрыва, один за одним. Четыре ярких сполоха, четыре удара по барабанным перепонкам.

Иван оттолкнул Круля, вскочил.

Он успел выпустить весь остаток патронов в магазине, когда в темноте справа от машины вспыхнул огненный цветок. Три лепестка на дульном тормозе автомата.

Ивана сбило с ног. Он не падал долго и картинно, как в детстве, когда играл в войну и героически погибал на глазах у девчонок. Землю выбили у него из-под ног.

Выдернули, и все. Ему не на чем было стоять. Он упал. Вернее, что-то громадное, темное и твердое ударило его по спине, по всему телу. Кто-то громадный взмахнул битой, ударил, намереваясь зашвырнуть его далеко-далеко, но он не отлетел. Иван словно прилип к бите, распластался на ней.

Это не бита, сказал Иван. Это — земля. Его ударили землей. Плоской землей, изо всей силы. Бац. А он выдержал, не разлетелся в пыль.

Вот в груди жжет. И плечо. Жжет.

Иван попытался встать, но земля не отпускала. Он слишком крепко прилип.