— А… покойников сюда тем же путем, что мы прошли, доставляют? — не утерпел Саша.

— Что вы! Имеется специальный лифт. Грузовой, вмещающий сразу две каталки. Нам, правда, слава богу, такая вместимость не нужна… Только вряд ли вам, Саша, понравилось бы путешествие сюда на этой ладье Харона, — улыбнулся полковник Седых. — Так что я вас провел по менее короткому, но более комфортному маршруту. Вы не против? А то обратно можно и лифтом возвратиться…

— Нет-нет! — запротестовал поручик, представив на миг замкнутое пространство, наполненное запахами, подобными витающим вокруг. — Благодарю покорно! Я уж лучше по лестнице…

— И то верно.

Офицеры миновали еще пару ничем не примечательных помещений и оказались в комнате, напоминавшей слесарную мастерскую: верстаки, сверлильный и еще какие-то станки (молодой человек не особенно разбирался в фабричных причиндалах, разве что видел нечто подобное во владениях прапорщика Деревянко), сложенные штабелями длинные ящики и предметы, напоминавшие металлические корыта. Откуда-то из-за этих пирамид доносилось резкое шипение, а голубые и красноватые отсветы, вспыхивающие то и дело, до неузнаваемости преображали полуосвещенное помещение, отбрасывая на стены и потолок причудливые цветные тени. Казалось, где-то работает цветомузыкальное устройство из дешевого танцзала, только звук отключен полностью.

— Пойдемте, — потянул за рукав озиравшегося по сторонам поручика Седых. — Ничего здесь интересного нет.

— А что это за корыта? — кивнул Саша на ближайший к нему штабель.

— Гробы, — буркнул Иннокентий Порфирьевич. — Гробы из оцинкованной жести. А в эти ящики, — указал он на штабель деревянной тары, — запаянные гробы устанавливаются для перевозки.

За штабелями, на бетонном полу стояли в ряд три металлических ящика. Крайний оказался уже запаян, на средний двое работяг в брезентовых робах как раз устанавливали плоскую крышку, а в крайнем… Бежецкий длинно сглотнул, увидев в гробу знакомое лицо.

Унтер Селейко казался спящим. Если бы не бескровное заострившееся лицо и глубокие тени под глазами, он вполне сошел бы за живого. Восковые ладони были аккуратно сложены на груди темно-зеленого с красной выпушкой парадного мундира, никогда ранее Сашей на нем не виденного, отсветы неисправной, нервно моргающей ртутной лампы на потолке отражались в голенищах сапог, надраенных до блеска. Лишь несколько секунд спустя юноша разглядел, что запястья мертвых рук связаны матерчатой ленточкой.

— Зачем это? — глухо спросил он.

— Что? А, руки… Понимаете, Саша, в дороге гроб будет трясти, а трупное окоченение уже проходит… Словом, так имеется шанс довезти покойного до дому в более-менее пристойном виде. Вы знакомы? — пристально глянул на собеседника врач.

— Да, это мой бывший подчиненный, унтер-офицер Селейко, — ответил Бежецкий, не в силах оторвать взгляд от стягивающих запястья и щиколотки мертвеца ленточек.

— Ага, — полковник перевернул бирку, прикрепленную к одной из ленточек, и близоруко сощурился. — Проникающее ранение в грудь и живот… Доставлен уже мертвым. Неудивительно, что мне он незнаком… Погодите заваривать! — одернул он сварщика, разжигающего газовую горелку над закрытым гробом. — Открывайте.

— Мы ж закрепили уже, — недовольно буркнул второй рабочий.

— Ничего, закрепите еще.

— Давай, Петро, открывай, — вздохнул сварщик и сердито крутанул вентиль горелки, гася пламя. — Коли господам приспичило полюбоваться, мы перечить не станем…

Работяги с жестяным скрипом сняли с гроба крышку, и у Саши подкатило к горлу: если Селейко выглядел совсем живым, то про лежащего сейчас в гробу офицера это сказать было трудно: развороченное, черно-багровое, на живую нитку, казалось, скрепленное месиво напоминало что угодно, только не человеческое лицо.

— Штабс-капитан Клейнмихель, — сообщил Иннокентий Порфирьевич, даже не прикасаясь к бирке. — Не поверите, мой друг, но его-то как раз доставили из Джелалабада живым. — Танкист, умудрился сам выбраться из горящего танка и вытащить двоих солдат. Одного, правда, мертвым. Ожог девяносто процентов поверхности тела. Был безнадежен, но как цеплялся за жизнь! Вы просто не представляете. Жаль, что доставили его ко мне слишком поздно. Можно было попытаться…

— А что это такое? — спросил поручик, дотрагиваясь пальцем до небольшого тканевого мешочка — одного из многих, заполняющих пространство между бортиком гроба и страшным лоснящимся куском мяса, бывшего когда-то человеческим лицом: на него как раз он смотреть избегал.

— А, это… — Медик осторожно извлек такой же из-за плеча покойного: блик света пробежал по четырем звездочкам на тканном золоте погона. — Посмотрите сами.

Трудно было заставить взять в руки вещь, соприкасавшуюся с мертвым телом, пусть через ткань, но Саша решился.

— Смелее, смелее!

Из мешочка на ладонь посыпались какие-то невразумительные полупрозрачные гранулы, напоминающие крупные зерна риса.

— Силикагель, — пояснил полковник Седых. — Гранулы особого полимера, способные впитывать и связывать в себе огромное количество жидкости. Впитывают излишнюю влагу и заодно фиксируют тело в гробу. Использовать это вещество в таком деликатном деле предложил полковник медицинской службы Батдыев в ходе Южнокитайского конфликта. Тогда впервые было высочайше одобрено возвращение праха павших воинов на родину, но сразу же возникло немало проблем… Можете проверить — во всех мешочках то же самое. Человеку неискушенному действительно могло померещиться черт знает что…

— Так можно закрывать? — перебил врача рабочий с горелкой. — Вам, господа хорошие, разговоры разговаривать, а нам работать нужно. За просто так даже здесь не платят…

«Надо же было оказаться таким остолопом! — Саша шагал по улице, и, видимо, вид у него был такой, что встречные афганцы считали за благо посторониться и дать ему дорогу, несмотря на поздний час. — Ткнули носом, как сопливого щенка! Подумать только — принять что-то вроде детской присыпки за наркотики! Это простительно необразованному солдату, но офицеру!.. Ай да поручик: втравить меня в такую авантюру… Ну, это вам, милейший, даром не сойдет!..»

Он почти взбежал по лестнице и постучал в знакомую дверь.

— А, Саша… — открыл Зацкер, наверняка не готовившийся к приему гостей: в распахнутой на не слишком свежей нательной рубахе домашней куртке, старых камуфляжных брюках и шлепанцах местной работы на босу ногу. — А я тут мелким ремонтом собрался заняться… Нашел, понимаешь, дырку, из которой скорпионы лезут: дай, думаю, замажу алебастром…

И отшатнулся, выронив из перемазанной белым руки импровизированный шпатель и хватаясь за щеку.

— Вы с ума сошли! — округлил он глаза.

— Нет, милейший, это вы сошли с ума! — занес руку для второго удара поручик. — Как мальчишку… носом…

Занесенная рука повисла в воздухе: бить втянувшего голову в плечи щуплого поручика было противно.