Старая миссис Макграт, беззубая и сморщенная, в сотый раз пересказывая эту историю своему внуку, иногда хвасталась тем, что приложила руку к тому, что ублюдок этой ведьмы почти слеп. Конечно, ее собственный сын столько же раз предупреждал ее, чтобы она поменьше болтала, а еще велел держать дверь закрытой и говорить потише — хочешь не хочешь, а у этой ведьмы есть сила. Она это уже доказала на их собственной семье. И даже дважды — одного убила, а второго возвысила до такого положения, которого ему самому ни в жисть не добиться. Что он мог узнать в шахте такого, чего не знали его братья. Страшно вспомнить, каким он был робким заморышем в детстве: маленьким, тощим. А взгляните на него сейчас — ростом под два метра, широкоплечий, начитанный и говорит теперь совсем не как они. Разве без особой силы такое выйдет? Так что, его матери лучше говорить шепотом, если захочет вспомнить эту, из особняка.

На следующий день Рэнди Симмонс принес хозяину известие, что его дочь накануне видели у заставы: там она остановила дилижанс. У нее, кроме плетеной сумки, ничего не было.

Выслушав эти новости, Симон отправился на поиски жены и обнаружил ее в маслобойне, где она сбивала масло. Когда он вошел и остановился рядом, она не прекратила работы. Тогда Симон левой рукой схватил ее за свободную руку (его правая безжизненно висела вдоль тела) и спросил:

— Твоих рук дело?

Люси перестала крутить ручку маслобойки, взяла с ближайшей скамейки большую, деревянную ложку и с силой ударила мужа по руке, удерживающей ее.

— Валяй, женщина, — взвыл он, — ломай и другую. Ты этого добиваешься?

Люси отошла от него и встала так, что маслобойка оказалась между ними.

— Да, — сказала она, — если ты будешь со мной так обращаться, тогда да. И знай — да, это моих рук дело. Я не собиралась смотреть, как ты издеваешься над моей дочерью, как она мыкается в этой камере наверху. Это я подсказала ей, что делать. Выплесни ведро ему в рожу, сказала я, ведь то, что было в этом ведре — у тебя в голове.

— Осторожно, женщина, поберегись. Я тебя предупреждаю.

— Нечего меня предупреждать, Симон Бентвуд, с меня хватит. Я терпела твои выходки все эти годы, потому что любила тебя. Я смирилась с мыслью, что та женщина не выходит у тебя из головы ни на минуту, даже когда ты спишь. Я все терпела, потому что любила. Но теперь все! После того, что ты сделал со своей дочерью, все, что ты хотел — заставить ее покориться, и почему — ты не мог и представить, что она может быть счастлива с сыном женщины, когда-то отказавшей тебе. Если ты завтра умрешь, я не заплачу. — Люси замолчала, глядя ему в лицо, в котором увидела не столько гнев, сколько боль, и закончила: — Никогда и представить себе не могла, что скажу тебе такие слова, но это правда. И вот еще что: с этой минуты я тебе не жена. Я буду готовить, убирать и работать, но я теперь никогда не буду с тобой спать. Ищи утешения в другом месте, Симон, у меня ты его не найдешь — утоляй голод, гложущий твое сердце. — Люси обеими руками пригладила фартук и добавила: — Теперь, если ты уйдешь, я закончу сбивать масло, если нет — пусть это делают твои работники. — Она видела, как муж широко открыл рот, будто ему не хватало воздуха. Она ждала, что он заговорит, но он не издал ни звука. Закрыв рот, Симон попытался распрямиться, поморщился от боли, повернулся и побрел прочь.

Люси не стала ждать, пока он уйдет: она снова схватилась за ручку и принялась остервенело крутить ее. По ее лицу бежали слезы и капали прямо в чан.

В первые три дня после драки Тилли каждый вечер навещала Стива. Она пыталась лечить его, но он стеснялся, будто она молодая девушка, никогда не видевшая голого мужчину. Поэтому ей пришлось попросить помощи у Питера и Майерза. У Стива была рана в паху длиной в два дюйма и огромные кровоподтеки на бедре — так сказал доктор.

Тилли велела Фэнни ежедневно возить ему горячую еду в тележке и прибирать в коттедже. Она могла бы и сама это делать и, конечно, делала бы, вот только сын отнимал у нее почти все свободное время.

Вилли превратился в проблему. До этого Тилли и представить не могла, что ее тихий сын может стать таким одержимым. Удивительно, но он чем-то напоминал ей Мэтью, у которого в жизни была всепоглощающая цель — покорить ее. Обстоятельства выявили эту черту и у Вилли. Он вообще больше напоминал Мэтью, чем Марка, но чему тут удивляться, если они с Мэтью сводные братья.

Вилли твердо решил найти Норин. Он считал, что искать ее следует в Ньюкасле. Но один он не мог туда ездить. Поэтому, не спрашивая разрешения матери, Вилли приказывал Неду Споуку сопровождать его. И это не один-два раза, а каждый Божий день. Вилли даже не интересовался, нужна ли карета матери, и это ее раздражало. И наконец, через пять дней, она решилась с ним поговорить.

Сегодня он вернулся, когда почти стемнело. Тилли видела, как сын вошел в холл и, вытянув руки вперед, пошел к лестнице. Значит со зрением у него совсем плохо. Она подошла, взяла его за руку и провела в гостиную:

— Ты что-нибудь ел сегодня?

Вилли тихо ответил:

— Да, мы днем перекусили.

Она всмотрелась в его бледное, покрытое пылью лицо, взглянула на его грязную одежду и поняла, что он весь день бродил по городу, причем вовсе не по главным улицам. Тилли захотелось обнять его и утешить. Но она сдержалась — ведь тогда она будет обнимать мальчика, каким он когда-то был, а не мужчину, которым он стал.

Она пошла впереди него к дивану, чтобы он мог по голосу следовать за ней, и спросила:

— Что ты хочешь? Суп, холодное мясо?

— Нет, я ничего не хочу, но я бы выпил… виски.

Она удивилась, но это удивление никак не отразилось в ее голосе.

— Виски?

Вилли вообще не пил крепких напитков, даже вино не любил: если он что и пил, так это простой эль.

Тилли дернула за шнурок, и Биддл принес графин с бокалами. Она села на диван и, немного помолчав, сказала:

— Так дальше не может продолжаться, Вилли.

— Почему?

— По многим причинам. — Тилли прямо посмотрела на сына и резко проговорила: — Ты вымотаешься. Кроме того, Нед нужен здесь, здесь нужна и карета. Ты ведь даже не спрашиваешь, а может быть мне надо выехать куда-нибудь.

После недолгого раздумья Вилли ответил:

— Нет, не спрашивал. Я решил, что ты понимаешь меня. Да и вообще, думаю, прошло то время, когда мне следовало спрашивать разрешения взять карету. Что касается Неда — ведь ты приставила его ко мне давным-давно. Он мой человек.

Позднее, пытаясь разобраться, в какой именно момент сын ушел от нее, Тилли всегда вспоминала этот дивный вечер в июне — два дня спустя его двадцатилетия — запах цветов из сада и мирную тишину в доме. Любовь, разрывавшая сердце ее сына, встала между ними, и разорвала незримую связующую, но такую прочную нить. И Тили опять ощутила себя безумно одинокой. Если бы где-то рядом был Стив и по-прежнему еще ждал ее, боль, наверняка, не была бы такой мучительной.