Констебль звучно кликнул слуг. Девица, смеясь и ничуть не робея чужих, подхватила свою юбку и, перебросив ее через плечо, исчезла в низенькой двери. Оттуда уже выбегали проворные слуги.

Баррион позволил усадить себя за стол. Нахваливая жаркое, Гук сам отрезал ему лучший кусок и пододвинул тарелку. Налил чарку. Он явно хотел угодить.

Фюргарт никак не мог составить о констебле ясного мнения. Человек, казалось, был весь как на ладони, и все же что-то здесь не складывалось. Гук выглядел как властный человек, не терпящий никакого неудобства даже от равных себе людей. Нетерпеливый и даже взрывной нрав, который скоро угадывался, однако, делал его неспособным к сложной интриге. Такой человек скорее попрет напрямик к своей цели, а не будет затевать тонкую игру.

Но по поведению Базыля Гука на вечере в Гнезде было очевидно, что дядя при лорде-мальчишке уже забрал в свои руки всю власть над краем, и был бы дурак, если бы не сделал так. Но ведь нужен не только железный характер, чтобы суметь подчинить себе местных маркграфов. Нужно уметь плести сети.

Баррион помнил слова каштеляна Кривицкого, что Базыль Гук – незаконный сын старого Матюшевского. Бастард, как и его собственный сын, который благодаря старику-аптекарю теперь неизвестно где… Местная шляхта, конечно, за спиной констебля не упускает случая бросить презрительную фразу о наглом выскочке-полукровке. Это участь теперь будет ждать и их с Мартой малыша?

Что-то еще пряталось за этими серыми глазами и обликом грубоватого офицера… Этот блеск в стальных глазах. Словно их обладатель ходит по самому краю над бездной и чувствует от этого себя очень настоящим. Живым. Может, это азарт? Глаза игрока? Тогда нужно быть начеку…

– Вы ведь пожаловали из-за Дикой Охоты? – Гук убедился, что спутники гостя заняты поглощением поросятины, и доверительно склонился к плечу Барриона.

– Вы упомянули, что сами видели ее, – произнес Фюргарт.

– Да… Сподобился. До этого тоже думал, что это выдумки. Как и вы, милорд. – Гук протянул руку со стаканчиком, и Баррион, отложив нож с куском, взял свой кубок. По его поверхности ползли искусно выгравированные серебряные ужи Барриона Окаянного. – Вы ведь тоже видели ее…

Это был не вопрос. Констебль быстрым движением опустошил стаканчик и заглянул в глаза гостя. Баррион молчал.

– Я знаю – вы видели. Я такое чую. Но это… Это вас не касается. Дикая Охота приходит только за Матюшевскими. Настоящая Охота короля Витовда.

– Настоящая?

– Да. Есть еще хитруны, желающие воспользоваться ее плащами. Прикрыть свои жалкие амбиции. О, вы не знаете, ясновельможный пан, какими подлыми могут быть людишки, любящие рассуждать о благородстве и чистоте древнего рода… Я призван следить за порядком и законом в Северо-Западном крае. Я – око ярла Дерика. Против кого, по-вашему, направлены эти змеиные укусы из болотной травы? Эти обиды, которые они творят простому люду, еще не все. Они пойдут и на большее. Для них и жизнь юного лорда ничего не стоит, если она мешает набивать карманы и утаивать десятину. Гордая шляхта, где ваша честь?

– О ком вы говорите? Вы кого-то обвиняете?

– Если бы я знал наверняка… Я только знаю, что, если с паном Кастусем, моим племянником, что-то случится, в кресло Матюшевских влезет эта худоносая ворона. Алесь Веразуб – прямой наследник гнезда Матюшевских. Каштелян Кривицкий тоже из потомков Матюша. Тоже еще родственничек, почему он избегает говорить об этом? А-а… Не удивлюсь, если они с Веразубом давно спелись. Сплелись, как гадючья свадьба…

Его кулак сжал железную чарку.

– Вы ведь тоже имеете отношение к этому роду, – заметил Баррион.

Не глядя на констебля, он видел все, что ему нужно. Собеседник, обманутый тенью скуки на лице Фюргарта, на миг позволил загореться волчьим огонькам в своих серых глазах. Стало ясно, почему яблокощекие шляхтичи предпочитают не перечить его воле.

– Я – Гук, – сказал он через паузу. – Так называют бастардов в нашем краю. Это слово означает пустой звук над трясиной, не оставляющий после себя никакого следа.

Утес на дальнем конце стола поднял свою голову, он тоже уловил тяжелое слово, которое с детства слышал за спиной.

– Но у вас же нет прямых улик предательства Веразуба или Кривицкого?

Констебль молчал. Баррион догадывался, что Гук не хочет выглядеть в его глазах пустым клеветником. Его речь не выглядела убедительной. Все плетут свои интриги, слова должны быть подтверждены уликами, иначе они навредят самому обвинителю.

– Красному льву нужны преданные рыцари, – сказал Баррион. – Никаких Фюргартов не хватит скакать по дальним краям за неясными тенями. Любому скажу и тебя, констебль, остерегаю: живи проще и выполняй то, что должен. Разве твой статус недостаточно высок? Ты не дорожишь им? Если сам не разберешься, что творится здесь, – я разберусь, и тогда не взыщи. Зачем ярлу слепое око?

Он отодвинул кубок с ужами и с шумом встал. Немедленно за ним встали и его спутники. Тяжело поднялся констебль. Он угрюмо смотрел в стол.

– Прощай пока, Базыль Гук, – сказал Фюргарт. – Мой тебе совет – не тащи за собой старые проклятия. Я жду от тебя дела. И действуй быстро.

– Куда мы теперь? – спросил Утес.

Они проехали земляной мост между прудами. Их проводника давно не было. На влажной стерне остались следы его лошадки.

– В деревню, – сказал Фюргарт.

Он был очень недоволен своим визитом в Ольховку. То, что сказал ему констебль, было тяжеловесно и сумбурно, но то, что он сам сказал Гуку, было тоже неудачно. Все из-за поспешности… Баррион не хотел больше здесь оставаться, но и уехать еще не мог. У него было нервное чувство, что он опаздывает, зря теряет время, когда нужен сейчас где-то там, где, может быть, в беде находится его мальчик…

– Верно! – воскликнул Риард Хонг. – Не может быть, чтобы никто ничего не знал. Крестьяне всегда знают больше, чем могут вообразить их господа. Они все видят. Ведь сами пришли с челобитной к Фюргарту. Нужно только разговорить их. При этом пройдохе-каштеляне они не решились.

– Уймись, – сказал Утес. – Крестьянам всегда есть на что пожаловаться. Еще будем потом их страхи от правды отцеживать.

Им пришлось вернуться почти до самого Гнезда. Деревня Ясельда лежала менее чем в лиге пути от твердыни Матюшевских. Если бы не косогор и край ольхового леса, ее было бы видно с замкового холма. На полпути возле небольшого моста, который намедни впотьмах они проехали, не заметив, стояла башня-каприца. Высокая, с острой верхушкой. Лестница, ведущая наверх, обвалилась, наверное, сотни лет назад. Даже кирпичей не осталось – растащили. Баррион проехал под ней, гадая, по какому случаю ее возвели. На Овечьих Холмах такую башню-знамение он знал на пути в Форт-Рок. Она была построена после окончания войны Четырех королей.

В Ясельде их ждала беда. Возле дома старосты стояла молчаливая толпа. Мужчины держали шапки в руках.