Вот парнишка у дальних дверей. Знакомое лицо. Двор в Колодезном переулке. Это его бабка, кажется, выносила еду, и не раз.

Мысли текли трудно и как-то ни к чему не приводили. Впрочем, к этому мокрый человек давно привык.

Топоча по лестнице, Саня и Леша бодро сбежали вниз. Распахнули тяжелые двери, вылетели на улицу. Открыли заднюю дверь джипа, чтобы поднять с пола и вывести связанных. И услышали хриплый, с какими-то совсем особыми, скорее собачьими, чем человечьими завываниями, смех.

Оба одновременно различили в полутьме кузова, что на полу — не два связанных, а один.

Саня направил на него фонарик. Во рту, широко раззявленном, сверкали два полных ряда металлических зубов. Хозяин (а это был он) страшно хохотал, извиваясь на полу, как огромный дождевой червь. В перерывах между взрывами смеха раздавалась чудовищная брань такого состава, какого «афганцам» не приходилось слышать и в рукопашном.

Саня ошарашенно спросил:

— Калуга, ты что-нибудь секешь вобще, а?

— Не понял… — медленно протянул Калуга. Но в следующий же миг соскочил на землю и, не говоря ни слова, кинулся в военкомат. Саня и без слов его понял. Сам же рванул к часовому у военкомата.

— Браток, ты видел — из джипа куда человек побежал?

Тот уже кое-что сообразил и виновато развел руками:

— Да понимаешь — задняя-то дверца мне не видна, а тут еще кореш подошел, закурить попросил — отвлек немного…

А Леша уже сбегал по ступенькам от парадной двери, и за ним топали тяжеленными бутсами двое бойцов. Генерал-майор Пономарев не утратил в своем уютном солнечном кабинете навыка быстрых и решительных действий.

Перемолвившись двумя-тремя словами с растерянным часовым, бойцы, еще громче топоча, разбежались в противоположные стороны.

А Леша снова полез в джип.

Хозяин снова захохотал, лежа на полу связанный. Леша же озирал кузов, пытаясь понять, чем и как смог Харон перерезать веревки.

И Хозяин прекрасно понимал, что ищет захвативший его человек, и от этого хохотал еще громче. Он знал, что песенка этих двух недоумков спета, потому что Харон уже вот-вот добежит до нужного дома по важному адресу. После этого Хозяина очень быстро освободят. А в наручниках по поводу похищения человека окажутся как раз эти двое недоделанных. И в свое время получат здесь, в омском суде, по месту совершения преступления, а совсем не в Москве, откуда они, похоже, прибыли по его душу (кто стукнул — вот вопрос!), от пяти до десяти (есть кому постараться, чтобы было именно десять) лет — поскольку преступление совершено группой лиц по предварительному сговору. Уголовный кодекс Российской Федерации Хозяин знал, хотя и путал иногда с советским. Тот у него было время выучить назубок — в тех самых местах, где оставил он свои зубы. Но прежде — это и заставляло Хозяина хохотать еще пуще — в ментовке им отобьют почки и другие жизненно важные органы. Так что мечтать о свободе им даже будет и незачем. Легче на суд выходить.

Неукротимый характер Хозяина заставил его все-таки выкрикнуть то, что сообщать его конвоирам было, казалось бы, ни к чему. Но удержаться было трудно:

— Зубками, зубками!

Леша, мысль которого умела в аховых ситуациях работать с бешеной скоростью, вмиг понял, как именно освободился Харон. Он тут же представил себе, как сначала, подкатившись к Хозяину, Харон пальцами связанных рук сумел сорвать пластырь с его пасти — Леша выругал себя последними словами за то, что не вогнали они в эту пасть кляп («Тоже мне, интеллигенты паскудные!»). А затем Хозяин, бешено работая своими тридцатью двумя металлическими зубами, перетер или перерезал веревку, которой было обвязано Хароново туловище. И тот, быстро крутясь на полу вокруг собственной оси, размотался сам, а потом уж, освободив руки, распутал себе ноги. Правда, трудно было Леше представить, как в течение нескольких минут можно развязать завязанные им морские узлы. Но когда речь заходит о том, чтобы избежать неминуемой тюрьмы, лишения свободы на много лет — все ускоряется во много раз. Люди, а закоренелые преступники тем более, оказываются способными сделать то, что никогда не сумели бы сделать в обычных условиях.

Через полчаса Хозяин сидел под замком и охраной в самом мрачном помещении военкомата.

Настроение у него было превосходное. Он не сомневался, что задержание его — дело временное, и наслаждался, рисуя в своем испорченном воображении картины будущих издевательств над «афганцами», а также и над предавшим его Часовым. Он хорошо знал, что весь Омск в его руках.

Возможно, оттого, что из неполной средней школы Хозяин вынес весьма слабые знания по географии (впрочем, как и почти по всем другим предметам), он не учел одного важного обстоятельства.

А именно — что город Омск находится в Сибири.

А Сибирь — большая.

И значит, помимо убийц, взяточников и всяких других подонков, в ней живут и действуют люди совсем, совсем другого разбора. И еще неизвестно, кого больше. И потому положение захваченного наркобарона, рабовладельца и убийцы — много хуже, чем рисуется оно в его голове.

Он не знал, что через полтора-два часа на военном аэродроме приземлится самолет и из него выйдет человек с хорошей сибирской фамилией, вообще не расположенный шутить, а сейчас — тем более. И выйдет не один, а в сопровождении людей, которых за полгода своего пребывания в должности сумел все-таки перешерстить и отобрать, — людей, неплохо вооруженных и настроенных после краткой его информации очень и очень серьезно.

Хозяин также не знал, что в совхоз «Победа социализма» (теперь уже бывшая) последовал срочный звонок по мобильному. И теперь оттуда несется черная «Волга», за рулем которой Часовой, — человек, который знает в Омске почти все его явки-хатки. И вот-вот эта «Волга» уже въедет в Омск.

Не знал — не ведал он и того, что и город Омск — не без честных людей, а также и того, что у омских кадетов сейчас каникулы и что это для них с Хароном — очень и очень неудачное обстоятельство.

В этих местах — в далекой не только от Москвы, но казалось иногда, что и вообще от всей цивилизации Мордовии — Рынков работал давно. А до него здесь служил его отец.

Лес да высокие, в два и больше роста заборы вокруг десятков ИК (исправительных колоний), сколоченные из плотно прилегающих одна к другой узких, серых от ветров и дождей досок, сильно заостренных на концах, — только это он и видел вокруг с раннего детства. В Москве или в Питере школьники небось и не знают, откуда это слово взялось — «острог». А у классиков-то оно встречается — и у Достоевского, и у Толстого в «Воскресенье» (Рычков много читал классики — главным образом у кого про тюрьмы; «по специальности», как любил он говорить). К Катюше-то Масловой Нехлюдов в острог приходит. Ну, в Петербурге — это уже просто каменная тюрьма. А здесь, у них в Потьме, очень ясно, от чего это слово пошло — от этих острых (чтоб не перелезть), оструганных верхних концов бревен и отлетов — тех же бревен, но распиленных на две половины продольно. А потом уже и доски так обстругивали.