Отряду такого сильного состава, конечно, нечего было бояться пылкой азиатской конницы, которую только и мог противопоставить ему неприятель в этих местах, не занятых турецкими войсками. И Басов 20 сентября занял Софикент, не встретив на пути даже признаков каких-нибудь курдских разъездов. Громадные запасы хлеба достались русским без выстрела.

Курды, озабоченные прикрытием своих семейств, спешивших откочевать от границы, действительно пропустили отряд, но зато, едва их семьи оказались в безопасности, как в тот же день трехтысячная неприятельская конница атаковала софикентский лагерь. Нападение было отбито. Но тем не менее в русском лагере все понимали, что дело этим не кончится, и потому торопились с вывозом провианта. В ту же ночь наскоро был сформирован транспорт, и пятьсот двадцать два вьюка отправились в Топрах-Кале под прикрытием трех нашебургских рот при одном орудии. Курды рассчитали, что медленно двигавшийся транспорт во всяком случае не минует их рук, и, оставив его в покое, со всеми силами, на рассвете 21 сентября обрушились опять на софикентский лагерь. А между тем, пока длилась бешеная битва, и неприятель, устлавший поле своими трупами, бесцельно терял и время и силы, транспорт уже перевалил через горы, и нашебургцы, сдав его ротам, высланным навстречу из Топрах-Кале, возвращались назад. В четырех верстах от лагеря курды, озлобленные своими неудачами, налетели на них с воем и гиком. Роты свернулись в каре и стали отбиваться залпами. На выстрелы из лагеря вышел весь отряд, и неприятель, поставленный между двумя огнями, потерпел новое поражение. Потери курдов были так велики, и смелость их настолько подорвана, что через день, когда отряд возвращался из Софикента в русские пределы, неприятель уже нигде не показывался. Задача Басова была исполнена блистательно: страх русского имени распространился далеко в пределах Мушского пашалыка, войска вывезли большие запасы, более тысячи вьюков хлеба, переселили до двухсот армянских семейств и заставили джаралалинских курдов, бежавших из Эриванской области, вернуться на родину.

“У нас Чавчавадзе молодец,– говорили между собою солдаты,– пусти его, так он с одним полком дойдет до Арзерума. Легко ли дело?.. С тысячью нас завоевал два пашалыка”.

Появление русских знамен на берегу Евфрата, всего в девяноста верстах от Арзерума, и смелый налет в Мушский пашалык вывели наконец турецкого сераскира из его бездействия. Все иррегулярные войска, находившиеся в окрестностях Арзерума, потянулись к Топрах-Кале, чтобы вытеснить оттуда русских и отбросить назад к Баязету. От Дели-Бабы неприятель, однако, взял направление на Муш, чтобы сблизиться с курдами, и, таким образом, Топрах-Калинский замок остался у него далеко в стороне.

Князь Чавчавадзе находился в то время в Баязете. Там появилась чума, и требовались энергичные меры к прекращению заразы. Отлично зная характер местного населения, Чавчавадзе постарался прежде всего воздействовать на нравственные духовные силы народа – и достиг своих целей лучше, чем строгим карантинным дозором. По его приказанию принесено было священное копье, хранящееся в Эчмиадзине, и современники говорят, что там, где оно появлялось – в госпиталях, в лазаретах, в домах частных обывателей, в зачумленных кварталах города,– везде зараза прекращала свое губительное действие. Народ глубоко верил в чудотворную силу святыни, и вера спасала его.

В это-то тревожное время получены были известия о наступлении турок. Предоставив коменданту дальнейшую борьбу с уже ослабевшей чумой, князь Чавчавадзе поспешил в Диадин и оттуда с небольшим отрядом – девять рот пехоты, три сотни конницы и восемь орудий – сам двинулся в Мушский пашалык навстречу неприятелю. 15 октября русские войска уже заняли Патнос, лежавший в шестидесяти верстах за Алашкертом. Здесь собраны были сведения, что сильный турецкий отряд с артиллерией прибыл в Милизгирд, находившийся в одном переходе от русского лагеря. Полагая, что слухи о неприятеле преувеличены и что перед ним все те же курды, которых Басов бил в Софикенте, князь Чавчавадзе выступил с одним батальоном пехоты, с четырьмя орудиями и армяно-татарской конницей, чтобы на месте проверить эти известия. Но между тем, как Чавчавадзе шел к Милизгирду, турки находились уже в полном наступлении и шли атаковать русский лагерь. Противники встретились в десяти верстах от Патноса. Судя по расположению неприятеля, остановившегося на крепкой позиции, можно было предположить, что здесь находится от пяти до шести тысяч пехоты и конницы. Красивыми группами разъезжали по линии начальники, из которых татары и армяне многих узнавали в лицо и называли по имени. Здесь был и сам мушский паша, сопровождаемый целым лесом знамен и бунчуков, был Абдулла-Ризах-бек, разбитый под Алашкертом, были и курдские вожди Гуссейн и Сулейман-ага, славные своими делами во всем Курдистане. Одно присутствие последнего несколько уже поколебало дух в нашей армяно-татарской коннице, из которой, в былое время, одни (татары) не раз приставали к его разбойничьим шайкам; другие (армяне) испытывали на себе всю тяжесть его сокрушительных ударов. Но когда турки выдвинули вперед пять полевых орудий и открыли огонь, замявшуюся конницу принуждены были совсем отодвинуть назад и убрать за пехоту. “С этих пор,– говорит Чавчавадзе в своем донесении,– она служила нам более обузой, нежели помощью”.

При таких условиях, идти напролом с одним батальоном пехоты было бы крайне рискованно, и князь Чавчавадзе, сделав несколько ответных пушечных выстрелов, стал отходить к Патносу. Ободренные курды теснили отряд и нападали с такой запальчивостью, что, по словам Чавчавадзе, не раз представлялась возможность отбить у них знамена и захватить орудия. К сожалению, казаков было слишком мало, а армяно-татарская конница не смела отделиться от пехоты, чтобы выехать в поле.

Между тем глухие раскаты пушечных выстрелов стали доноситься и со стороны Патноса, показывая что неприятель одновременно атакует и русский лагерь. В лагере у нас оставалось пять рот с четырьмя орудиями, которые могли служить достаточным ручательством за безуспешность этой попытки, но у Чавчавадзе явились опасения, чтобы неприятель, обошедший отряд, не занял небольшую деревню Граков, лежавшую в версте от Патноса, среди неприступных утесов, и, таким образом, не утвердился бы в самом близком расстоянии от нашего лагеря. И вот, как только стемнело, и натиски неприятеля стали слабее, Чавчавадзе отделил от своего батальона капитана Резануйлова с двумя ротами сорок первого егерского полка и приказал ему как можно скорее занять и отстаивать Граков до последней возможности. Ночь была темная; егерям приходилось бежать напрямик, по буеракам, но они все-таки поспели туда ранее турок и, насколько возможно, укрепили деревню. Неприятель, по-видимому, отказался от мысли занять эту позицию и стал у деревни Кизил-Кев, в шести верстах от Патноса.

День этот стоил русскому отряду двадцати семи нижних чинов, выбывших из строя преимущественно от огня турецкой артиллерии.

18 октября на аванпостах весь день шла незначительная перестрелка, а вечером князь Чавчавадзе отправил в деревню Граков триста фуражиров при одном орудии, с тем, чтобы забрать оттуда склады турецкого хлеба. Еще в то время, когда войска только что шли к Патносу, они мимоходом вывезли из Гракова более семисот вьюков пшеницы, и теперь князь Чавчавадзе заботился о том, чтобы и последние остатки ее были перевезены в патносский лагерь.