– Не трогай меня! – закричала она, пытаясь вырваться. Но Мубакар крепко держал ее, что-то при этом говоря.

И, прорываясь сквозь кошмар, его слова начинали медленно доходить до ее сознания.

– Успокойся, – говорил Мубакар. – Ничего страшного не случилось.

Увидев, что она перестала биться и хочет что-то сказать, он снял ладонь с ее губ.

– Дэн! – прохрипела Арабелла. – Дэн, Дэн! Я все видела…

– Он жив.

– Не смей лгать мне, – почти беззвучно прошептала Арабелла, а потом снова яростно прохрипела: – Не смей! Я видела, что она сделала с ним!

– Она сделала с ним то, что всю жизнь делала с больными тропической лихорадкой. И ее мать делала так. И ее бабка.

– Она перерезала ему горло… – Арабелла едва шевелила онемевшими от ужаса губами. Потом она снова забилась в беззвучной истерике.

И тут Мубакар взял ее за плечи и с силой тряхнул.

– Слушай меня, – сказал он, по-прежнему держа ее. – Сейчас он в хижине у Тин-Тин. Думаю, что скоро он будет здоров. Старуха Тин-Тин пока еще в силах прогнать болезнь. Но я не знаю, зачем она его лечит.

Арабелла изо всех сил старалась понять, что говорит Мубакар. Во всяком случае, другого выхода у нее сейчас не было и довериться было тоже некому.

– Сейчас уже ночь. Тин-Тин с Дэном в ее хижине, а покомо собрались у большого костра. Тин-Тин оставила меня здесь и приказала снова усыпить тебя, как только ты проснешься. Она доверяет мне, но тебе уже не верит. Она видела, что ты бессильна перед лицом болезни. Значит, ты не демо! Думаю, что она заранее знала, когда и как он заболеет.

Сквозь сумбур, мутивший сознание, Арабелла слушала слова Мубакара. Неужели он действительно собирается помочь ей? Ей и Дэну… Если Дэн действительно жив…

– Но что же будет дальше? – с трудом разлепив губы, спросила она, готовая уже принять помощь туземца, как последнюю спасительную соломинку.

– Тин-Тин готовится к тому, чтобы показать демо Дабау, как покомо чтут священных животных. Вы же сами сказали, что пришли за этим…

– О чем ты говоришь?

– Крокодил откроет свою пасть и покажет тебе, что у него внутри. Не так давно здесь уже был один белый, а потом его подарили сдохшему крокодилу. И теперь они вместе болтаются где-то в джунглях, внутри баобаба.

Она слушала это, сжав зубы. Она дала себе слово – держать себя в руках до тех пор, пока в этом будет хоть какой-то смысл. А потом… Думать об этом она себе запретила.

– Довольно, – остановила она Мубакара. – Ты можешь отвести меня к хижине Тин-Тин?

– Да. Но ты не должна кричать – что бы ни увидела. Только переоденься во что-нибудь темное.

Арабелла достала из рюкзака «сафари», молча посмотрела на Мубакара – и он отвернулся. А потом, оставив факел гореть у порога, они плотно прикрыли дверь – так, словно она заперта изнутри.

Покомо безумствовали у большого костра, озарявшего их искаженные брагой и ритуальными танцами лица. Арабелла наблюдала это, спрятавшись за ближайшую к дому Тин-Тин хижину, где ее оставил Мубакар. Сам он, скрываясь в тени деревьев – а все вокруг было озарено отсветами бешеного рыжего огня, метавшегося на площади, – ступая бесшумно и мягко, как тигр, пошел к хижине «матери покомо».

Арабелле казалось, что огненно-красные тела, которые сплелись в огромный клубок у костра – это древний дракон с десятком голов, плотоядный и похотливый, который неистовствует у огня, истекая слюной. Опьяненные общим экстазом ритуальной вседозволенности, покомо беспорядочно совокуплялись, и крики ненасытных самок сливались со стонами самцов в звериную песню любви. Гремели там-тамы, визжали какие-то дудки, туземцы пригоршнями черпали брагу из стоящих повсюду калебасов, поливали себя ею и облизывали друг друга.

Она вжалась спиной в стену хижины и закрыла глаза. Где же Мубакар? Может быть, он обманул ее? Но вот большая темная тень отделилась от ближайших кустов, метнулась в ее сторону – и Арабелла почувствовала горячее дыхание у своего лица. Она отступила и услышала шепот Мубакара:

– То, что ты сейчас увидишь, не предназначено для глаз белокожих. Но если хочешь – пошли.

Взяв ее за руку, он снова метнулся к кустам, откуда до хижины Тин-Тин было уже совсем близко.

– В крыше есть щель, – сказал туземец, подхватил Арабеллу за талию и легко посадил ее себе на плечи.

Затаив дыхание, она приникла к узкой щели, из которой наружу пробивался свет. Но то, что она увидела, заставило ее зажать рот обеими руками, чтобы не закричать. Туземец быстро опустил ее на землю и сказал:

– Тебе страшно. Но Тин-Тин лечит его.

– Но у него нет…

– Нет головы? Скоро будет. Не надо смотреть на это.

Но она не могла просто стоять и ждать. Это было выше ее сил! Она подумала: Дэн пришел в эту страшную деревню, чтобы наблюдать за жизнью покомо. И теперь ее долг перед ним – смотреть и запоминать, иначе все их жертвы и потрясения станут бессмысленными, никчемными… Она дернула Мубакара за руку.

– Я буду смотреть. Подними меня. Странно посмотрев на нее, он не стал спорить и вновь поднял ее на плечи.

В хижине не было никого, кроме Тин-Тин, Пантелеона и… Обезглавленное тело Дэна сидело в большой куче песка, облепленное им по самую шею, которая заканчивалась ярко-красным срезом. Когда Арабелла была девочкой, они играли в такую игру: сажали кого-то в песок и засыпали целиком, оставляя на поверхности только голову. А потом песочный памятник оживал и неожиданно вскакивал, и все они, хохоча, убегали от него в море…

Это воспоминание сделало представшее перед ней зрелище еще более жутким. Тин-Тин и ее помощник были спокойны, они тоже как будто играли… «Мать покомо», что-то шепча себе под нос, мешала в сосуде дымящееся варево, а Пантелеон сидел с закрытыми глазами в кругу из витых палочек и держал в руках большое блюдо – одно из тех, с которых они ели, – и на нем под полупрозрачной тканью угадывалась человеческая голова! Присмотревшись в ужасе, Арабелла с трудом сдержала подступившую к горлу тошноту – ткань, отливавшая изумрудно-зеленым, была обрывком ее шарфа…

Видимо, все это продолжалось уже долго: Тин-Тин время от времени утомленно вздыхала и садилась на пол, отирая со лба пот. Но, посидев с минуту, снова вставала и возобновляла свое перешептывание с сосудом.

В очередной раз отдохнув, она вдруг вскочила на ноги и пронзительно заголосила, с шумом втягивая в легкие воздух. Пантелеон тут же открыл глаза и тоже встал. Не обращая на него внимания, Тин-Тин запрыгала по хижине – так, будто изображала козла. Но постепенно ее движения становились все спокойнее, и наконец она остановилась теперь только руки плавно опускались и поднимались в такт ее дыханию. Тогда Пантелеон подошел к ней и, держа блюдо на вытянутых руках, встал рядом. Тин-Тин не глядя откинула изумрудное покрывало и…