Он развязал на ней мокрое одеяло и бросил его там же.

– Не двигайся, – строго предупредил он Эйслин. – Я схожу за полотенцами.

Он прошлепал босиком в спальню, оставляя на половой плитке мокрые следы. Эйслин тем временем размотала Тони.

– Мой храбрый мальчик. – Она подняла его и поцеловала. – Ты и твой папа – настоящие храбрецы.

Лукас вернулся, набросил жене на плечи большое полотенце и завернул ее в него.

– У меня зубы стучат от холода, – сказала она, хотя в этом и не было нужды.

– Я заметил. Давай высушим поскорее Тони и потом возьмемся за тебя.

Они вместе вошли в детскую. Света не было, но Лукас принес из спальни пару свечей, стоявших там в качестве декора. Эйслин быстро раздела ребенка и насухо вытерла. Лукас тем временем сходил на кухню за бутылочкой. Он нагрел смесь и вернулся, когда Эйслин уже засовывала Тони в спальный комбинезончик.

– Давай я покормлю его, а ты залезай в горячую ванну. Я уже набрал в нее воды. И возьми с собой свечку, – сказал Лукас, скидывая одежду, чтобы не намочить малыша.

Когда на нем не осталось никакой одежды, он набросил на себя полотенце, которым Эйслин вытирала Тони. После чего взял на руки сына и понес к креслу-качалке.

В любое другое время Эйслин насладилась бы этим зрелищем – высокий голый индеец сидит на полосатом сиденье кресла-качалки и кормит малыша из бутылочки. Но Эйслин от страха никак не могла прийти в себя.

– Не забудь про лекарство. – Она кивнула на микстуру, которую Джин выписал мальчику.

– Не забуду.

Она оставила Тони в надежных руках отца и почти на полчаса ушла в ванную. Она погрузилась в воду по самые плечи. Приятное тепло окутывало ее с головы до ног, прогоняя озноб и успокаивая издерганные нервы. Под конец она вымыла голову и вылезла из воды. Расчесала волосы, завернулась в длинный махровый халат и со свечой в руке вышла в спальню.

Эйслин сразу пошла в детскую и убедилась, что Тони спокойно спит в своей кроватке. Она накрыла ладонью его головку, и на глаза у нее навернулись слезы. Ее дорогой мальчик. Она не представляла, как бы жила без него. Ее жизнь была пустой и бессмысленной, пока она не обрела этот дар.

Она просила у Бога прощения за то, что, сидя в трейлере, на какой-то момент потеряла веру. Господь одарил ее, ниспослав ей Тони. Он безопасно провел их обоих через ужасное испытание, приведя к ним Лукаса. Она больше никогда не усомнится в его доброте и милости.

Она оставила спящего ребенка в детской и на цыпочках двинулась по темным комнатам, которые освещали только случайные вспышки сине-белых молний и слабый свет зажженной свечи в ее руке.

Лукас был на кухне. Он стоял у плиты и что-то помешивал в кастрюле. Эйслин переступила порог, и он обернулся. Она вошла абсолютно неслышно, но он сразу почувствовал, что она здесь.

– Я знал, что эта старая газовая плита нам еще пригодится. Я только на днях жалел, что не могу купить тебе что-то получше.

– Мне и эта нравится.

Лукас переоделся в сухие джинсы, но все еще был без рубашки и босиком. Его волосы уже начали подсыхать. Эйслин надеялась, что он не станет их стричь. Ей нравилось, как они поблескивают, когда он двигает головой.

– Что ты готовишь?

– Какао. Садись.

Эйслин поставила свечу на стол и села.

– Не знала, что ты умеешь готовить.

Лукас налил в кружку горячий напиток и выключил горелку.

– Сначала попробуй, а потом уже говори, – сказал он, вручая ей кружку.

Она осторожно отпила горячее какао. Оно было густым, сладким и очень вкусным. Эйслин ощутила, как в желудке разлилось живительное тепло и согрело ее изнутри до кончиков пальцев.

– Очень вкусно, Лукас. Спасибо.

– Хочешь чего-нибудь поесть?

– Нет. – Она подняла голову и посмотрела на него. – А ты? Я сейчас что-нибудь…

Она хотела встать, но Лукас положил ей руки на плечи:

– Нет. Я не голоден. Пей свое какао. – Он убрал руки и беззвучно подошел к окну. – Гроза уходит.

Дождь еще шел, но ветер почти стих. Гром грохотал где-то в отдалении, напоминая барабанную дробь, и молнии уже не угрожали.

Эйслин поднесла кружку к губам и сделала несколько глотков. Ей мешал пить ком в горле. Она не могла отвести взгляда от Лукаса. Его профиль резко выделялся на фоне уличной серости за окном. Ей подумалось, что он очень красивый мужчина.

К ней внезапно вернулся пережитый ужас. Эмоции перехлестывали через край. Эйслин задрожала крупной дрожью и расплескала себе на руку какао. Она поставила кружку на стол и не смогла сдержать всхлип, вырвавшийся из трясущихся губ.

– Эйслин?

Она не ответила, она знала, что, попытайся она говорить, вместо слов у нее вырвутся рыдания. Она судорожно прижала руку к губам, пытаясь сдержать эмоции, которые грозили вот-вот вырваться наружу.

– Эйслин? – снова позвал Лукас.

Услышав в его голосе беспокойство, она сломалась. Слезы прорвали плотину ее гордости и притворной храбрости. Плечи задрожали, она закрыла лицо руками.

– Что с тобой? Что-то не так? Ты поранилась?

Лукас опустился перед ней на колени и в поисках возможных повреждений провел ладонями по вздрагивающим плечам, по рукам.

Эйслин отняла от лица руки, но слезы все равно катились ручьем.

– Нет-нет. Со мной все в порядке. Я… я сама не знаю, что со мной, – запинаясь, произнесла она. – Наверное, запоздалая реакция. Я так перепугалась… – И она снова заплакала.

Лукас потянулся к ней, коснулся волос.

– Не надо, – прошептал он. – Не плачь. Все кончилось.

Одна сторона его лица была в темноте, но вторую освещала свеча. Эйслин умоляющим жестом протянула к нему руки и коснулась щеки кончиками пальцев.

– Я боялась, что больше никогда тебя не увижу. Не знаю, как бы я жила, если бы с тобой что-то случилось.

– Эйслин…

– Я боялась за тебя больше, чем за свою жизнь, даже больше, чем за Тони.

Она провела руками по его голым плечам и потом снова вернулась к лицу.

– Мне не грозила опасность.

– Но я же этого не знала! – с отчаянием воскликнула Эйслин.

Лукас прижал пальцы к ее дрожащим губам:

– Я безумно хотел вернуться к тебе.

– Правда?

– Я волновался.

Его пальцы прошлись по ее лицу, исследуя тонкие черты, как только что делала она.

– Лукас?

– Что?

Он подался вперед и очень нежно и легко поцеловал ее. Эйслин судорожно вздохнула и опустила руки ему на плечи. Ее пальцы рефлекторно сжимались и разжимались.