Говард бросил на Шекспира гневный взгляд, словно пытаясь понять, правильно ли он его расслышал.

— Вы сказали «проститутки», господин Шекспир? — наконец произнес он. — Вы полагаете, что моя дочь была проституткой?

Шекспир поднял руку, словно защищаясь.

— Милорд, конечно, нет.

— Да как вы смеете приходить ко мне с подобными оскорбительными фантазиями?

— Милорд, вы неправильно меня поняли. Леди Бланш была благочестивой молодой женщиной, в этом я не сомневаюсь. У меня нет даже слабого предположения, что она могла быть проституткой. Но я считаю, что она могла знать этого человека. И если этот человек в Лондоне, то вряд ли он изменил свое извращенное отношение к женщинам. Ко всем женщинам, не только к проституткам. Природа повреждений леди Бланш и тот факт, что она была вовлечена в католические круги, среди которых убийца мог искать убежища, все это привело меня к мысли о том, что эти факты связаны. Вероятность невелика, но я не могу не принимать ее в расчет. Возможно, она что-то узнала, и он убил ее, чтобы заставить замолчать.

Лицо Говарда по-прежнему было объято гневом, но его эмоции утихали.

— Значит, вы полагаете, что человек, убивший Бланш, возможно, тот, кто стрелял в Дрейка и ранил его рулевого?

— Возможно, это так. У меня нет более веских подтверждений. — Шекспир залпом допил бренди. — Теперь я должен спросить вас, милорд, знаете ли вы имя мужчины, с которым у леди Бланш были близкие отношения, от кого она ждала ребенка.

Говард продолжал гневно смотреть на Шекспира.

— Мне не нравится то, куда вы клоните. Это… непристойно. Бедняжку Бланш еще не похоронили, а вы распространяете о ней слухи.

— Нет, милорд, это не так. Я никому о ней не рассказывал.

— Но кто-то это сделал. Мне показывали газетные листки с непристойными историями.

— Я расследую это. Я уже арестовал зачинщика, некоего Валстана Глиба, он сидит в «Ньюгейте» в ожидании суда по множеству обвинений. Ему грозит потеря свободы, ушей и правой руки.

— Тогда оставим все, как есть. Господин Шекспир, я буду вам признателен, если вы найдете убийцу Бланш и распорядитесь, чтобы его повесили в Тайберне. Хорошего дня.

Шекспир хотел надавить на него, чтобы получить больше сведений об окружении леди Бланш, хоть словечко о ее друзьях и знакомых, но Говард ясно дал понять, что беседа окончена. Шекспир слишком хорошо знал, что давить на таких влиятельных людей бессмысленно. Он поклонился и поблагодарил Говарда, после чего они вышли из каюты.

На палубе стоял Дрейк, тыча пальцем в пергамент и бормоча что-то о барометре. Шекспир подошел к Болтфуту Куперу.

— Надеюсь, у вас все в порядке.

Болтфут неопределенно хмыкнул.

— Похоже, мы чуть не потеряли нашего вице-адмирала. В Королевском Арсенале, изучив оружие, которые вы нашли, сказали, что никогда не видели ничего подобного. Невероятно аккуратное исполнение. Сделано на заказ баварцем по имени Опель для Джилберта Когга, оружие предназначалось для выстрела в единственную цель, после чего должно было попасть к нам в руки. У господина Опеля теперь только два выбора: ссылка или работа на Арсенал.

Болтфут поднял голову и посмотрел в направлении Дептфорд-Стрэнда.

— Сэр, вам следует поговорить с обитателями лавки Робертса, вон там. С Бобом Робертсом. А еще с конюхом, Перкинсом, из платной конюшни в таверне «Орел» у Сейерс-Корт. Они смогут больше рассказать о человеке, который сделал этот выстрел. Они видели его и говорили с ним.

— По пути сюда я уже встретился с ними. От них я получил подробное описание нашего незнакомца, но ни одной зацепки, где его искать. Полагаю, ты попал в него, Болтфут?

Болтфут покачал головой.

— Да так, слегка продырявил ему бок. Он был слишком далеко. Надо было стрелять в спину, но он оказался проворнее меня.

— Молодец, что вообще в него попал. Ты хорошо его рассмотрел?

— Нет. Но, быть может, я узнаю его по манере бежать. Могу сказать лишь, что у него нет бороды, он высокий, стройный и быстро передвигается.

— Будь начеку. Я велел предупредить хирургов, врачей и аптекарей на случай, если он будет искать лекаря или лекарства.

Шекспир покинул переполненный людьми Королевский док и, продираясь через толпу, направился в Дептфорд-Стрэнд, чтобы сесть в лодку, которая отвезет его в Лондон, но остановился, — вместо этого Шекспир повернул к дому Говарда Эффингемского.

Дверь открыл дворецкий Робин Джонсон. Похоже, он не удивился, снова увидев Шекспира.

— Надеюсь, лорд-адмирал был не слишком суров с вами, господин Шекспир.

— Нет-нет.

— Уверен, он, как и любой другой человек, хочет, чтобы дело было расследовано, но беспокоится о репутации своей семьи. Для Говардов сейчас не лучшие времена, как вы, я уверен, понимаете.

Шекспир все понимал. За последние полвека на пиках у входа на Лондонский мост слишком часто появлялись головы казненных Говардов.

— Конечно. Но я хотел поговорить с вами, Джонсон. Мы могли бы побеседовать в каком-нибудь тихом месте? Недолго.

Джонсон провел Шекспира через зал, затем по боковому коридору и вниз, в свою комнату в той части дома, где жили слуги. По сравнению с роскошной залой хозяина комната дворецкого была просто убогой, но в ней горел камин, стояли кресла и небольшой дубовый стол.

— Это мое убежище, — сказал Джонсон, — здесь я прячусь от дневных забот и планирую работу слуг.

На Джонсоне была соответствующая его положению дворецкого одного из самых влиятельных людей Англии ливрея: белый шелковый камзол с золотой отделкой и черные лосины. Он был красивым мужчиной лет тридцати или чуть старше, среднего роста, с темными волосами и подстриженной бородкой. Его приятная внешность и обаяние заставили Шекспира задуматься. Он вспомнил, что Кэтрин Марвелл мимоходом обронила, что леди Бланш и ее любимый не могли быть вместе. Женщина благородного происхождение не может сочетаться браком со слугой.

— Итак, господин Шекспир, чем могу помочь?

— Я хотел бы узнать больше о леди Бланш.

— Как я уже говорил вам, мы все скорбим об этой утрате.

— Как давно вы служите у лорда Говарда?

Джонсон был непреклонен.

— С детства. Моя мать работала на кухне его светлости. Я был воспитан в этом доме и дослужился до дворецкого.

— Уверен, что вы усердно трудились. Вы жизнерадостный человек. Наверняка, все вас очень любят.

— Надеюсь.

— А леди Бланш вы нравились?

— Господин Шекспир, что вы хотите этим сказать?

— Вы были ее любовником?

Джонсон погрузился в молчание. Затем произнес:

— Скажите, господин Шекспир, если я буду говорить с вами откровенно, вы не передадите мои слова его светлости?