— Вы считаете себя тренером лучше, чем Хаддон Фокс?

— Гораздо лучше. Хаддон ленив. Всю работу за него делают другие. И что хуже всего: они за него даже думают. — Лаура нахмурилась, подумав о чем-то своем. — Хаддон не слишком умен, — добавила она. — Хотя, если бы вы спросили меня несколько недель назад, я бы и мысли такой не допустила. Да, я хороший тренер. Я всю жизнь имела дело с лошадьми, а стала работать с ними, когда мне было тринадцать лет. Я делала это во время школьных каникул. К тому же в этом деле важно иметь интуицию, чтобы сразу угадать — хорошая лошадь или плохая. Все остальное — тяжелая работа, но я люблю ее. Я никогда не поручу выполнять ее кому-то другому. Мне больше ничего не хочется.

— Даже выйти замуж и иметь детей?

— Конечно, нет. После Хаддона я перестала доверять мужчинам.

— Но ведь Хаддон не единственная причина, по которой вы хотите иметь деньги Маунтджоя? — спросил Билли, подспудно догадываясь, что за словами Лауры таится другой смысл.

— Вы такой умный, — удивилась Лаура и посмотрела Билли в глаза. — Как вы узнали так много обо мне? Конечно, вы правы. У нас нет денег, и бабушка этим очень обеспокоена. Она пытается скрыть это от меня, но я-то знаю. — Торопливым жестом Лаура убрала упавшие на глаза волосы и продолжала: — Знаете, Билли, я уже все спланировала. Я собиралась выйти замуж за Хаддона. Мы хотели вместе управлять Фокстон-Ярдом. Мы бы натренировали много лошадей-призеров, и на заработанные деньги я бы стала содержать бабушку, как она всегца содержала меня. Я спланировала всю свою жизнь. И… остальное вы уже знаете. Я много думала, где раздобыть денег, чтобы поднять Суинберн. Я даже хотела стать наездницей и готова была сбросить вес, но я слишком высокая. Потом пришло письмо лорда Маунтджоя, и у меня появился шанс. Я не собираюсь попрошайничать, — резко добавила Лаура. — По праву все состояние должен был унаследовать мой дедушка. Затем отец, а потом я. Но все досталось старому лорду Маунтджою, и он использует это как приманку. Поэтому я вынуждена ехать и проглотить ее. Прежде чем это сделают другие.

— И это явилось причиной, почему ваша бабушка заставила вас ехать?

Лаура с возмущенным видом посмотрела на Билли:

— Конечно, нет. Моя бабушка — самый бескорыстный человек из всех, кого я знаю. Она просто хочет, чтобы я хорошо провела время. Она хочет, чтобы меня представили обществу, познакомили с другими людьми. Подозреваю, что в мыслях у нее молодые люди. Она считает, что это отвлечет меня от Хаддона и от сегодняшних моих проблем.

— Думаю, что ваша бабушка права, — заметил Билли.

— Я ненавижу Лондон, — резко произнесла Лаура и отказалась от яблочного пирога и мороженого, предложенных официантом. — Мне не нравится мысль стать дебютанткой, и я ненавижу двух других девушек, с которыми даже не встречалась. Они кажутся мне напыщенными и глупыми, и я уверена, что они гонятся за миллионами Маунтджоя. А зачем еще они едут — одна из Америки, вторая из Франции?

— Возможно, они тоже нуждаются в деньгах? — предположил Билли.

Слегка задумавшись, Лаура покачала головой:

— Не так сильно, как я. Мне-то всего и надо, что для бабушки и моих конюшен, а все остальные деньги пусть получат они. Маунтджой никогда раньше не предлагал нам свою помощь, а сейчас, когда остался совсем один, вдруг нами заинтересовался. — Она резко подняла голову и гордо блеснула глазами. — Что касается меня, то я не собираюсь играть в его игры. Я буду сопротивляться ему при каждой возможности.

— Нисколько не сомневаюсь в этом, — ответил Билли.

— Я чувствую себя совершенно разбитой, — сказала она, когда они вернулись в купе. — Все эти разговоры. Эти слезы. — Она зевнула, прикрыв из вежливости рот красной шершавой рукой. — Бабушке было бы стыдно за меня, за то, что я все время болтала о себе. Я даже не додумалась попросить вас рассказать о себе. У меня к вам столько вопросов.

Лаура сразу же заснула и проснулась только тогда, когда экспресс прибыл на вокзал Кингз-Кросс. Билли смотрел на нее, думая о том, какая она честная и скромная девушка.

Наклонившись, он взял Лауру за руку. Она была грубой, с обгрызенными ногтями.

— Проснитесь, Лаура! Мы уже приехали.

— О нет, — простонала девушка и моментально проснулась. — Я же говорила: «Моя судьба хуже смерти».

Билли вызвал носильщика и наблюдал, как тот укладывал на тележку обшарпанный школьный чемодан Лауры и пару сумок из коричневой бумаги.

— Давайте прощаться, Лаура, — проговорил Билли, улыбаясь.

— Вы были правы, — сказала Лаура. — Я говорю о нашей игре. У вас больше национальностей, чем две. Вы произносите мое имя на итальянский лад, а говорите по-американски. Если принять во внимание ваше шотландское происхождение, то у вас целых три национальности.

— А может, и больше, — добавил Билли, рассмеявшись. — Я очень правдивый человек.

— Я так ничего и не узнала о вас, — с грустью заметила Лаура. — Возможно, мне и не стоило рассказывать вам о себе так много. Я выболтала все свои секреты.

— Я их сохраню, — прошептал Билли. — Сохраню до самой смерти.

Лаура содрогнулась от его слов, затем поспешно поцеловала Билли в щеку.

— Спасибо за вкусный ленч. Спасибо за понимание. — Она немного помолчала, глядя в его красивые голубые глаза, а потом добавила: — Надеюсь увидеться с вами снова.

Она ушла вслед за носильщиком и даже не оглянулась, когда шофер, одетый в темно-бордовую ливрею, усадил ее в поджидавший у выхода «роллс-ройс».

Засунув руки глубоко в карманы своего синего пальто, Билли стоял, глядя вслед машине, пока она не исчезла из виду. Одну вещь он знал наверняка: у старого лорда Маунтджоя с Лаурой хлопот будет полон рот. Его жизнь уже никогда не станет прежней. И что-то подсказывало, что и его, Билли, жизнь тоже.

Он решил, что найдет предлог позвонить лорду Маунтджою и напроситься на бал. Билли улыбнулся, представив себе удивление на лице Лауры, когда она его увидит. Он, конечно, расскажет ей, кто он такой, и они поговорят о лошадях и скачках. Возможно, он сможет помочь ей. Фактически он в какой-то степени уже помог ей: теперь, зная ее отношение к Хаддону Фоксу, он никогда не воспользуется его услугами. Можно считать, что Лаура уже отомстила ему.

Улыбаясь, Билли сел в такси, которое отвезло его в «Клариджез», гостиницу, где он снимал огромный номер всякий раз, когда приезжал в Лондон.

Дом Маунтджоя занимал целый квартал на Керзон-стрит. Он был построен из светлого французского известняка, с дюжиной высоких окон и увенчан серой мансардной крышей. На лестнице, ведущей к двойным дверям из резного дуба, седовласый дворецкий уже поджидал Анжу.

— Добрый день, мисс Маунтджой, — сказал он, когда она вышла из машины. — Меня зовут Джонсон.

— Добрый день, Джонсон, — ответила Анжу, оглядывая просторный холл, в центре которого располагалась внушительных размеров лестница, ведущая на верхнюю галерею с колоннами; мраморный пол был выложен в виде рисунка, а искусно выполненные лепные корзины разрисованы золотыми листьями. На стенах висели массивные гобелены и картины, а между мраморными консолями стояли позолоченные диваны эпохи Людовика XIV, окруженные цветущими растениями. Все это напоминало дворец, и Анжу подумала, что лорд Маунтджой, должно быть, гораздо богаче, чем она предполагала.