— Если ты не до конца уверен в том, что говоришь, никому не рассказывай, потому что рискуешь головой, — посоветовал он другу.

— Я более чем уверен, — возразил Кибелин. — Я слышал, как двое высших командиров фаланги обсуждали способ, день и час убийства.

Агирий недоверчиво покачал головой.

— Мы всего несколько дней как прибыли и тут же оказались вовлечены в дело такого рода. Это пугает.

— Что, по-твоему, делать? Должен ли я рассказать об этом царю?

— Нет! Ты с ума сошел? Царю — нет. Вряд ли кому-то из нас выдастся случай поговорить с ним напрямую, особенно сейчас, когда церемонии стали такими сложными. Ты бы мог побеседовать с кем-то из его товарищей. С Филотом, например. Он командующий конницей. С завтрашнего дня мы поступаем к нему на службу вестовыми. Думаю, он предупредит царя.

— Мне тоже кажется, так будет лучше, — согласился Кибелин. — Ты дал мне хороший совет.

— А пока спи, — сказал Агирий. — Завтра командир отряда разбудит нас до рассвета на тренировку по верховой езде.

Юноша попытался заснуть, но страшная тайна не выходила у него из головы и не давала покоя, и он долго лежал в темноте на спине с открытыми глазами, мучаясь кровавым кошмаром цареубийства. В то же время его страшно возбуждала мысль о своей великой заслуге, о том, что сам Александр III Македонский, завоеватель Мемфиса, Вавилона и Суз, будет обязан жизнью ему, Кибелину, самому хилому из оруженосцев, который вечно становился мишенью для шуток и насмешек.

Он оделся еще до побудки и молча завтракал среди прочих оруженосцев, сидя рядом с Агирием.

— Эй! Кибелин проглотил язык! — сказал один из товарищей.

— Оставь его в покое! — осадил его Агирий. — Все вы молодцы против маленького.

— Что, хочешь сказать, нужно начать с тебя?

Агирий не поддался на провокацию и молча покончил с завтраком, а потом все пошли за командиром отряда, который отвел их к конскому загону, чтобы начать упражнение по верховой езде.

Кибелин несколько раз упал и получил несколько ушибов, поскольку мысли его витали в другом месте, но все подумали, что дело в его обычной неловкости, и некоторые не оставили это без внимания. Вечером, перед ужином, его вместе с товарищем допустили к Филоту, чтобы помочь военачальнику снять доспехи и позаботиться о его оружии: начистить панцирь и поножи, проверить ремни щита, наточить меч и копье.

Они приложили к этому все старания, а Кибелин тем временем выискивал удобный момент заговорить, но так и не набрался мужества. И так он ничего и не сказал — ни в этот день, ни на следующий. Агирий все подталкивал его:

— Командующий тебя похвалит, сам подумай. Тебе нечего бояться. Время проходит, а в каждое мгновение заговорщики могут решиться на цареубийство. Ну, чего же ты ждешь!

Мальчик, наконец, решился и следующим вечером, когда Филот уже уходил, ему удалось открыть рот:

— Командующий…

Филот обернулся:

— В чем дело, мальчик?

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Сейчас у меня нет времени. О чем?

— Об очень важном деле. Оно касается жизни царя.

Опустив голову, Филот замер на пороге, словно пораженный молнией, но не обернулся.

— Что ты хочешь сказать?

— Что он в страшной опасности. Кое-кто хочет убить его, и…

Филот захлопнул дверь и обернулся.

— Несчастные олухи! — пробормотал он сквозь зубы. — Не послушали меня…

Мальчик отступил, словно в страхе, но Филот ободряюще посмотрел на него:

— Как тебя зовут, мальчик?

— Меня зовут Кибелин.

— Ладно. Пока что сядь и расскажи мне все, что тебе известно. Мы все устроим, вот увидишь.

Приближался день отправления, и Александр вызвал из Задракарты царевну Статиру, чтобы провести с ней некоторое время перед долгой разлукой. Он выехал ей навстречу, и она, едва завидев его вдали, сошла со своей колесницы и побежала к нему, как девушка бежит в объятия своего первого возлюбленного. Александр спешился и страстно прижал жену к себе, когда она бросилась ему на шею. Его очаровала ее непосредственность и искренность, эта ее послушная готовность, и то, что она никогда ничем не обременяла его, даже в письмах.

Они пошли пешком вместе, беседуя, как старые друзья, к царской резиденции в Александрии Арийской. Статира заметила повсюду множество строительных площадок и поняла, что новые здания превратят старую Артакоану в греческий город — с более высокими храмами, с гимнасием, с площадкой для упражнений молодых воинов, с театром для сценических представлений.

— Меня больше всего волнует мысль о том, что через некоторое время в этом месте, столь удаленном от Афин и Пеллы, зазвучат стихи Еврипида и Софокла, — говорил царь. — Ты никогда не видела наших трагедий?

— Никогда, — ответила Статира, — но я слышала о них. Они представляют жизненные события, актеры декламируют, а хор поет и танцует, да? Мой наставник рассказывал, как видел одну трагедию в городе яунов на побережье.

— Да, более-менее так, — ответил Александр, — но смотреть самой — это совсем другое дело: ты переживаешь чувства и страсти древних героев и их женщин, как будто они живые, настоящие.

Статира сжала локоть супруга, давая понять, как очарована его словами.

— Я бы хотел дождаться завершения строительства театра, да нет времени. Узурпатор Бесс собрался перейти Паропамис, чтобы сговориться с равнинными скифскими племенами. Я должен поймать его и восстановить справедливость и потому велел устроить представление завтра, на деревянной сцене с деревянными трибунами. А послезавтра я отправляюсь.

— Могу я спать с тобой этой ночью? — спросила Статира и шепнула ему на ухо: — Поверишь ли, я преодолела в повозке семьдесят парасангов в основном для этого.

Александр улыбнулся:

— Надеюсь оказаться на высоте ради столь великой жертвы. А пока распоряжусь, чтобы тебя разместили по достоинству.

Тем временем они дошли до своей резиденции, дворца, принадлежавшего раньше сатрапу Сатибарзану. Женщины взяли царевну под свою опеку и отвели в ее комнаты.

Царь вернулся к ней вечером. Он пришел из лагеря, где весь день следил за подготовкой к походу. Солнце опустилось за горизонт и последними отблесками позолотило плывущие по небу редкие облака, но на востоке уже было совсем темно, и именно там Александр заметил свет одинокого костра.

— Что это там? — спросил он у стражи.

— Возможно, пастухи готовят пищу, прежде чем лечь спать, — ответили ему.

Но, приблизившись, они увидели колышущийся под дуновениями вечернего ветерка белый плащ.

— Аристандр, — прошептал царь и пришпорил коня, направляясь к огню.