Возникла насущная необходимость определиться с приоритетами. Свадьбы Александра и его командиров с аристократками завоеванных стран вершились по местным обычаям. Роксана, не знакомая с македонскими традициями, никак не желала понять, почему именно Клеопатра исполняет роль посаженой матери, и пылко отстаивала свое первенство.

— Ведь именно я, — выкрикнула она, — мать отпрыска Александра!

— И поэтому, — рыкнул Пердикка, тоже едва не ударившись в крик, — ты являешься всего лишь родственницей со стороны жениха. Я пришлю к тебе человека, способного объяснить тонкости нашего свадебного обряда. Позаботься о достойном исполнении своей роли, если хочешь, чтобы солдаты признали твоего сына. Не забывай, что им дано и отвергнуть его.

Последнее заявление поумерило ее пыл. «А он изменился, — подумала она, — стал более хладнокровным, грубым, высокомерным. Видимо, не может простить мне смерть Статиры». Она не подозревала, что, кроме нее, перемены в Пердикке заметили и другие.

* * *

Весь день Филипп с нетерпением ждал свадебной прогулки. И она не разочаровала его. Последний раз он был так счастлив, когда катался на могучих слонах.

Ему позволили надеть любимую пурпурную мантию и золотую корону. Рядом сидела невеста в желтом платье и венке из желтых цветов, который удерживал на ее голове ниспадающее на спину желтое покрывало. Он думал, что они поедут на колеснице вдвоем, и огорчился, когда туда влез и Пердикка. Ведь Эвридика выходит замуж за него одного. Пердикка не может жениться на ней вместе с ним. Ему поспешно объяснили, что Пердикка исполняет обязанности шафера, но он слушал только кузину. Теперь, когда у него появилась жена, он почти не боялся грозного царедворца и готов был вытолкнуть его из возка.

Влекомая белыми мулами колесница ехала по священной Дороге Процессий, которая, изгибаясь и забирая то вправо, то влево, полого спускалась по склону. Ее обступали древние статуи и святилища — величественные создания лидийских, персидских и греческих мастеров. Повсюду реяли флаги и покачивались гирлянды, после захода солнца зажглось множество факелов. На всем пути свадебный выезд бурно приветствовали восхищенные зрители, забравшиеся на крыши домов.

Мулов укрыли золотистыми сетчатыми попонами, отделанными бахромой и кистями, а вели их солдаты в красных плащах и венках. Впереди и сзади шествовали музыканты, исполнявшие что-то лидийское на флейтах и дудках. Мерно позвякивали колокольчики систр, громко звенели большие кимвалы. Словно волны вздымались доброжелательные крики многоязыкой толпы. Зарево заката побледнело и выцвело, а факелы засияли, как звезды.

Переполняемый чувствами Филипп взглянул на свою спутницу и спросил:

— Ты счастлива, кузина Эвридика?

— Счастлива как никогда.

И действительно, такого великолепия она не могла себе и представить. В отличие от своего суженого ей еще не приходилось сталкиваться со столь яркими проявлениями азиатского неуемного стремления к роскоши. Громкая музыка, радостный гул приветливых голосов будоражили ее, как вино. Она словно попала в родную стихию, о существовании которой ранее даже не подозревала. Не зря же она была дщерью Аминты, царевича, не сумевшего справиться с искушением, когда ему предложили корону.

— Но теперь, — добавила она, — тебе не надо больше называть меня кузиной. Гораздо важнее для нас то, что я стала твоей женой.

Свадебное пиршество состоялась в тронном зале, где на особом возвышении располагались почетные кресла для знатных дам и увитый цветами трон новобрачной. На столах вокруг лежали богатые подношения и приданое. С каким-то отрешенным изумлением Эвридика в очередной раз пробежала взглядом по сияющим самоцветами кубкам и вазам, рулонам прекрасной цветной шерсти, которые Кинна заботливо вывезла из Македонии. Не хватало только одной семейной ценности — серебряного ларца, в котором хранились теперь ее обугленные останки.

Клеопатра подвела новобрачную к уставленному роскошными яствами царскому столу, чтобы та взяла свой кусок свадебного каравая, рассеченного мечом новобрачного. Было очевидно, что Филиппу впервые доверили меч, но он смело разрубил ритуальный хлеб пополам, как ему подсказали, и, когда его суженая попробовала свою половину (главный момент свадебного обряда!), спросил, понравилось ли ей угощение, добавив, что попавшаяся ему половина могла бы быть и послаще.

Вернувшись к своему трону, она выслушала гимн, исполненный девичьим хором. Хор состоял в основном из лидиек, нещадно коверкавших греческие слова, а нескольким гречанкам при всем старании не удавалось перекричать их. Потом Эвридика осознала, что окружающие ее женщины принялись вдруг взволнованно перешептываться, явно готовясь к очередному действу. С легким содроганием она догадалась, что после окончания песни ее поведут в брачную опочивальню.

На протяжении всей свадебной церемонии, занявшей чуть ли не целый день, она отгоняла от себя мысли об этом моменте, думая лишь о будущей своей жизни или просто стараясь впитывать в себя настоящее во всей его полноте.

— Ты хорошо усвоила наставления?

Голос с сильным чужеземным акцентом прозвучал над самым ухом. Вздрогнув, она оглянулась. Лишь нынешним утром ее познакомили с вдовой Александра, маленькой, увешанной драгоценностями особой, наряд которой был расшит множеством золотых бусин и жемчугами, а уши оттягивали большие, как голубиные яйца, рубины. Она выглядела просто сногсшибательно и воспринималась скорее не как женщина, а как сверкающее праздничное украшение. И вот сейчас Эвридика вновь встретила жгучий в своей злобной сосредоточенности взгляд двух больших черных глаз, белки которых ярко поблескивали между веками, обведенными черной краской.

— Усвоила, — тихо сказала она.

— Да неужели? Я слышала, что твоя мать предпочитала Мужские забавы, так же как и твой отец. Достаточно взглянуть На тебя, чтобы поверить в справедливость таких слухов.

Эвридика уставилась на нее, словно зачарованная хищником жертва. Роксана, сверкая черными глазами, будто маленький головастый сорокопут, склонилась к ней, опасно креня свое кресло.

— Раз уж ты знаешь все, что положено, то сможешь научить и своего муженька. — Рубины бактрийки кроваво полыхнули, достигшая кульминации песня не заглушала пронзительного голоска. — Александр обходился с ним как с комнатной собачонкой. Приучил ходить за собой по пятам, а порой отсылал обратно на псарню, чтобы песик не путался под ногами. Настоящим царем будет мой сын.

Пение смолкло. На возвышении затеялась возбужденная суета. Клеопатра, вспомнив, как вела себя в подобных случаях Олимпиада, поднялась с кресла. Остальные поднялись вслед за ней. Немного помедлив, Роксана также соизволила встать, окинув всех вызывающим взглядом. Привыкшая к официальным греческим приемам при дворе своего отца Клеопатра с высоты своего македонского роста глянула на низкорослую бактрийку и сказала:

— Не забывай, зачем мы собрались. И по возможности веди себя достойно. Настал наш черед. Девушки, несите факелы! Слава Гименею! Да ниспошлет он счастье новобрачной!