Справа небольшой ресторанчик, вижу через витрины, что он полон народу. Влюбленные парочки, семейные посиделки. Счастливые женские улыбки, цветы и подарки. Чертов день святого Валентина.

Почувствовала, как слеза покатилась по щеке, прибавила шаг и отвернулась от витрины. Засмеялась про себя горько. Надо же, глупость какая… Все время держалась. С самого переезда сюда – будто кремень. А сейчас, от такой вот глупости расплакалась.

Сколько уже я без него? Больше года. Борюсь за наших детей, выгрызаю для них самое лучшее. Школа, спортивные секции, жилье. Я делаю все, чтобы они не чувствовали себя ущемленными, чтобы жили полной жизнью.

Паша умничка, помощник мой и защитник. Я знаю, ему также тяжело, как и мне. Но он держится. В новой школе было много драк, от каждой его новой травмы сердце в груди стонет от боли. Но он упрямец – никогда не жалуется, не говорит, кто его спровоцировал на разборки. Первые полгода было совсем тяжело. Я уже хотела забрать его со школы, перевести в другое место. Но Паша не дал. Заявил, что не собирается никуда уходить, и я не могу ничего решать за него.

С Никой занимается няня. Плавание, танцы, рисование. У Ники нет времени скучать.

Я же с утра до ночи на работе. Открыла небольшой цветочный магазин. Не сказать, что прибыль огромная, но нам хватает.

Без него по-особенному сложно. И мне, и детям. Но мне кажется, мы с ребятами оказались хорошей командой. Я вижу, как Пашке не хватает его. Вижу, как сын скучает по отцу, по Родине, по друзьям. Но ни разу, ни словом не обмолвился. Как и я.

Вот и сейчас, подойдя к дому, стараюсь успокоиться. Вытираю с лица слезы. Они не должны видеть мою боль, у них самих этой боли слишком много.

Поужинав с детьми, купаю Нику и укладываю дочку спать. Паша уже в своей комнате – завтра у него контрольная по алгебре, нужно лечь пораньше.

Дочка спит, а я плетусь в душ. Несмотря на поздний час, сна ни в одном глазу. Тревога в груди странная…

Все это время я ни разу не связывалась с Андреем. Он запретил. Слишком много врагов у Греха в России, о нас никто не должен знать. Лапин помог нам сбежать. Он один знает о месте нашего жительства. В нем я уверена, он не расскажет о нас даже под пытками. Но его могут прослушивать. Так что новостей о Гере у нас нет. Только то, что он под следствием. Я даже не знаю, что именно ему вменяют в вину.

Искупавшись, поднялась к себе в спальню. Холодная постель, тот же холод и в душе. Свернулась калачиком под одеялом , так больно стало. Как он там? Совсем один в окружении врагов. Я так боюсь, что жизнь снова отберет его у меня. Даже думать боюсь о плохом… но в голову ничего другого не лезет. И столько боли во мне, столько одиночества и пустоты. Порой, в самые трудные минуты отчаяние достигает пика. Я задаюсь вопросом, поднимая глаза к небу. За что? Сколько боли мы с ним должны еще испить, чтобы иметь право на спокойствие и нормальную жизнь? Сколько дней разлук должно быть на нашем счетчике? Почему у нас с ним все так? С самого начала мы обречены, с первой встречи…

Слезы текут по щекам, мне так больно. Грудь разрывает от этого чувства. Зарываюсь в подушки, мечтая хотя бы запах его почувствовать снова. Хотя бы одна мимолетная встреча. Прикоснуться к нему, в глаза заглянуть. Понять, что живой, что все хорошо с ним. Узнать, что плачу я не о мертвом…

Вдруг слышу шум подъезжающей машины. Подскакиваю с постели и бегу к окну. Сердце в груди на вылет скачет. Поднимаю жалюзи, всматриваюсь вдаль. Все в снегу, двор освещает уличный фонарь. Машина с жёлтыми шашечками уезжает, а возле калитки стоит мужчина. Высокая широкоплечая фигура, с сумкой наперевес. Русые волосы и запутавшиеся в них снежинки. Все замирает вокруг, как перед бурей. Тишина полная внутри, а потом он поднимает глаза и смотрит на меня. И сердце ухает куда-то вниз.

Срываюсь с места. Перед глазами пелена, руки трясутся. Распахнув дверцу шкафа, пытаюсь найти халат. Но все вещи падают из моих рук. Беру первое, попавшее под руку – бежевый свитер. Натягиваю его через голову, поверх ночной и бегу вниз по лестнице.

Прямо так, босиком по снегу, бегу к нему. В лицо бьет холодный ветер, он колется снежинками. Но во мне такой пожар, что я совершенно не чувствую озноба. Открываю калитку и выбегаю на улицу. Прямо в его руки. Все происходит так быстро… Раз, и я в его руках. Крепких, сильных. Его запах заполняет мои легкие, отчего кружится голова. Его губы на моих. Господи, какой же он вкусный. Как же сильно я истосковалась по нему! Мы целуемся так самозабвенно, словно от этого зависит наша жизнь. Наши губы друг для друга словно долгожданный глоток кислорода.

Он отстраняется, обхватывает мои скулы ладонями и смотрит мне в глаза. Молчит. Он весь как напряженная струна. Столько в нем боли, и я пью ее. Молча, но пью глотками, едва не захлебываясь. Я хочу забрать ее. Хочу, чтобы он и не помнил, какая она на вкус.

Вижу новые шрамы на его лице, но в глазах намного страшнее рубцы. Душевная боль его несоизмерима с физической. Со второй он мастерски справляется, а вот с первой до сих пор не научился.

Глажу его лицо. Смотрю на него, и так хочется спросить, как он. Что было с ним за этот год, как удалось вырваться к нам. Его взгляд тяжелый. Я знаю, он ничего мне не расскажет. Никогда не рассказывал, желая оградить от боли. Да и не нужны слова. Он подхватывает меня на руки и несет в дом. Только сейчас понимаю, насколько замерзла. Гера переступает порог, сбрасывая сумку, проходит со мной в гостиную. Опускает меня на диван. Грех хочет отстраниться, но я не даю этого сделать. Обхватив ладонями его шею, притягиваю к себе обратно и впиваюсь в его губы поцелуем.

Я больше никогда и ни за что не отпущу его. Я больше не дам никому отнять у меня мужа и лишить нас семьи. Он целует меня, ласкает мое тело, а я спину его глажу и с ума схожу от счастья. По лицу текут слезы. Он во мне… смотрит в мои глаза, а сам на грани.