Ралф Мейер схватился за переносицу. Прижал кончики пальцев к уголкам глаз.

— Ах ты, черт… — пробормотал он. Я ни на миг не забывал, что он актер. Один из редких, хороших актеров. — Хочешь что-нибудь выпить, Марк? Могу принести. Пиво? Или, может, виски?

Я покачал головой. Снова посмотрел на дочку. Что-то свалилось с плеч, когда я увидел ее лицо. Что-то. Не всё. Малая толика бремени, которое уже часа два тяготило меня. И будет тяготить всю оставшуюся жизнь, это я понял еще тогда.

На лице Юлии возникла легкая улыбка, она по-прежнему смотрела на Ралфа.

— Я хочу пить, — сказала она. — Ужасно хочу пить. Стаканчик молока — вот было бы замечательно.

— Стаканчик молока, — сказал Ралф. — Сию минуту.

Тем вечером началась наша оставшаяся жизнь. Скажу сразу: я не любитель фальшивых драм. И в силу своего характера не выношу драматических фраз. Наша оставшаяся жизнь… Я часто слышал эти слова. От людей, которых постигла утрата. С которыми случилось нечто такое, чего никому не пожелаешь, — нечто такое, что невозможно преодолеть. И эти слова всегда казались мне фальшивыми. Только когда подобное случается с самим тобой, понимаешь, что фальши здесь нет. «Оставшаяся жизнь» — лучше не скажешь. Все становится тягостнее. В первую очередь время. С временем что-то происходит. Оно не то чтобы останавливается, но определенно идет медленнее. Как в приемной с большими часами на стене. Сидишь там, ждешь, а когда через пять минут бросаешь взгляд на часы, оказывается, прошло всего три минуты. Внутреннее, эмоциональное время. День, когда приходится заниматься множеством дел, «пролетает», как принято говорить. День, проведенный в ожидании, тянется крайне медленно. Особенно если не знаешь, чего ждешь. Сидишь в приемной. Стараешься пореже смотреть на часы. И сам не знаешь, чего ждешь. Врачебная практика или учреждение, частью которых является приемная, вероятно, давным-давно закрылись. Нет никого, кто выведет тебя из транса. Никто не придет и не скажет, что тебе лучше пойти домой.

Вот только что ты имел семью с двумя прелестными дочками, а в следующий миг уже сидишь и ждешь. Ждешь неизвестно чего. На самом-то деле всего-навсего, чтобы прошло время. Все надежды связаны с ходом времени. Хотя нет, не все. Одна-единственная, других нет. Чем больше времени проходит, тем дальше отступает пункт, где началась твоя оставшаяся жизнь. Но тебе неизвестно, где она закончится. Наша оставшаяся жизнь всегда продолжается по сегодняшний день.

Позднее я часто буду в мельчайших подробностях восстанавливать в памяти первый вечер. Ралф принес стакан молока и опять ушел. Потом вниз спустилась Каролина. Заняла место Эмманюель у изголовья кровати. Взяла Юлию за руку. Время от времени гладила ее по голове.

Потом был момент, на котором я не хочу особо задерживаться. Ради защиты частной жизни. Я осторожно спросил Юлию, не против ли она, если я взгляну… Я ведь врач. Но еще и отец.

— Если ты против, так и скажи. Можно съездить к здешнему врачу, в городок. Или в больницу. — При упоминании больницы Юлия прикусила губу, и я поспешно добавил: — Нет-нет, все не так страшно. В больницу ехать не обязательно. Но мне надо выяснить, что предпринять. Кто-нибудь должен выяснить…

Она кивнула и закрыла глаза. Тогда я осторожно откинул одеяло и посмотрел. Много лет назад Лиза поскользнулась в душе и серьезно ударилась о металлический бортик. У нее пошла кровь. В том числе… там. Ничего страшного не случилось, в первую очередь она испугалась. Я тогда успокаивал ее. Как отец. Но одновременно сделал все необходимое. Как врач.

Так я пытался поступить и сейчас. Но обстоятельства были другие. Юлия плакала с закрытыми глазами. Каролина краешком полотенца утирала ей слезы, шептала ласковые слова. Я старался задавать как можно меньше вопросов. Сделал все необходимое и снова укрыл ее одеялом.

Немного погодя мы с Каролиной посмотрели друг на друга. Безмолвно спрашивая, подходящий ли момент или пусть Юлия сперва отдохнет. Поспит. С одной стороны, нам не хотелось напоминать ей о самом ужасном, с другой стороны, действовать быстро — единственно правильная стратегия.

По дороге к парковке я уже спрашивал ее об этом. Шепотом, на ухо, так что Юдит слышать не могла. «Кто? — прошептал я. — Кто это был? Кто-то знакомый?»

Сначала Юлия не ответила. Я было подумал, что она не расслышала, но тут она сказала: «Я не знаю, папа…»

Продолжать расспросы я не стал. Решил, что она в шоке. Шок блокирует то, чего мы не хотим видеть. О чем не хотим вспоминать.

Сейчас я кивнул Каролине. Спросить должна она, в этом мы были согласны без слов. Вопрос должна задать мать.

— Юлия, — тихо начала Каролина, наклонившись к дочери и приложив ладонь к ее щеке. — Ты можешь рассказать нам, что произошло? Можешь рассказать, с кем… кто был с тобой возле навеса? Или с кем ты туда пошла?

Юлия покачала головой:

— Я не знаю.

Каролина погладила ее по щеке.

— Сначала ты была с Алексом. А потом? После? Что тогда произошло?

Юлия поморгала. На глаза опять навернулись слезы.

— Я была с Алексом? Где я была с Алексом?

Мы с Каролиной переглянулись.

Юлия опять заплакала:

— Я не знаю… Правда не знаю…

Поздно вечером вернулся и Стэнли. Пешком, как он рассказал. Не найдя на парковке знакомых машин, он заключил, что мы про него забыли.

Зашел он на минутку, поздороваться. Эмманюель успела предупредить его. И они оба решили на эту ночь предоставить свое жилье нам, сами же переночуют в нашей палатке. В нормальной ситуации, услышав такое предложение, раз-другой говоришь: «Ну что вы, это лишнее», — однако нынешняя ситуация нормальной не была. Все было ненормально. Мы не стали разводить церемонии и приняли их предложение.

Еще немногим позже я вместе со Стэнли сходил в нашу палатку, забрал кой-какие вещи, чтобы им было попросторнее. Стэнли обнял меня за плечи. И повторил, что все это ужасно. Для нас. Для Юлии. Выругался. По-американски. И по-американски же сказал, чтó надо делать с мужчинами, которые совершают подобное. Я с ним согласился.

Потом он взял меня за руку. Достал сигареты, угостил меня.

— И вот еще что… — начал он.

Мы курили, стоя у нашей палатки, и Стэнли рассказал, как пешком возвращался на дачу. Той же дорогой, по какой мы с ним ехали на пляж. Так он очутился в том месте, где мы спихнули с дороги управляющего «зеленым» кемпингом.

— Его машина так там и стояла, — сказал Стэнли. — На том же месте. Очень странно. В смысле после нас там вроде бы никто вообще не проходил и не проезжал. Но дальше мне стало еще более странно… — Он бросил взгляд на дом. — Я тронул дверцу… — Голос понизился почти до шепота. — Она была открыта. И боковое стекло опущено. Чуднó, да? Ну кто так бросает машину? Я хорошо посмотрел, но она не застряла. По-моему, он спокойно мог уехать…