Геката задумчиво повертела кубок в длинных пальцах.

— А где именно находится это место? К западу?

Доротея улыбнулась:

— Да. Немного дальше, чем Прууль. К тому же место достаточно отсталое, чтобы заставить его сорваться с цепи. — С этими словами она потянулась за своим плащом. — А теперь, надеюсь, вы извините меня, Жрица. Есть дела, которыми срочно необходимо заняться. Чем раньше мы избавимся от него, тем лучше.

— Ну разумеется, Сестра, — мило отозвалась Геката. — Пусть Тьма ускорит твой путь.

Еще несколько минут Геката блаженно жмурилась, глядя на огонь. Опустошив бутылку, она восхищенно любовалась темно-красной жидкостью, подрагивающей в дымном черном стекле, а затем подняла кубок, словно собираясь произнести тост.

— Чем раньше ты избавишься от него, тем лучше. А если он к тому же окажется на западе… еще лучше.

8. Ад

— Са-Дьябло, есть кое-что, о чем ты должен знать.

Молчание.

— Ты видел ее?

— Нет.

Долгая пауза.

— Сэйтан, Доротея только что отправила Деймона Сади на Шэйллот.

1. Террилль

Мгновенно проснувшись, Сюрреаль послала мысленный импульс, проверяя комнату и коридоры, гадая, что могло прервать ее сон.

Мужские голоса, женские, приглушенный смех…

Она не чувствовала никакой опасности. И все же…

Темная, холодная рябь, дуновение, идущее с востока, прокатилось по Шэйллоту.

Сюрреаль поглубже забилась под одеяла. Ночь выдалась прохладная, в кровати было тепло, а сонное зелье, которое Дедже дала ей, мягко затягивало в глубины сна без каких-либо видений.

Что бы это ни было, оно искало не ее.

Картан хлопнул дверью своих апартаментов и запер замок резким движением. Целый час он ходил по роскошным комнатам, тихо ругаясь.

Это был восхитительный вечер. Он провел его с перепуганной хорошенькой девчонкой, белой как мел, которая очень порадовала его, испытывая искреннее отвращение ко всему, что ей пришлось сделать для него — и что он сам сделал с ней. Картан оставил свою личную игровую площадку, чувствуя себя отдохнувшим и удовлетворенным, и пребывал в прекрасном настроении вплоть до того, как Роберт Бенедикт остановил его у дверей, чтобы сообщить, насколько его семья польщена знаком внимания со стороны леди Са-Дьябло. Она прислала им поистине королевский подарок. Его ублюдочный брат, Филип, исполнял обязанности консорта и эскорта леди Анжеллин, и, вероятно, она не забросит его окончательно ради раба для утех, каким бы прославленным и знаменитым тот ни был. Но они весьма польщены подобным вниманием.

Картан грязно выругался. Он сплел дивную паутину лжи в посольстве Хейлля, которая оказалась достаточно крепкой, чтобы Доротея, даже если бы ей удалось быстро отыскать блудного сына, не сумела вырвать его из вихря удовольствий, не поставив себя в неловкое положение. Это означало только одно: теперь он мог делать все, что ему заблагорассудится, не опасаясь неприятных и весьма нежелательных вопросов. Кроме того, этот остров в последнее время стал его любимым местом развлечения, и Картан планировал задержаться здесь на неопределенный срок.

Он разделся и утомленно повалился на постель.

Ничего, еще есть время. У него есть время. Деймона здесь нет.

Пока.

Кассандра стояла в дверях Святилища и наблюдала за восходом солнца, не в силах понять причину своего беспокойства. Что бы то ни было, оно надвигалось из-за горизонта вместе с солнцем.

Закрыв глаза и сделав медленный, глубокий вдох, она спустилась в глубины Черного цвета, сделала один мысленный шаг в сторону, которому обучали всех Черных Вдов, и оказалась на границе Искаженного Королевства. Глазами, затененными газовым пологом серых, смутных видений, она наблюдала за тем, как солнце медленно поднимается над горизонтом.

Долгое мгновение она не моргая смотрела в небо, а затем как следует потрясла головой, чтобы зрение прояснилось, и прижалась всем телом к краю каменного проема, пытаясь обрести равновесие. Наконец убедившись, что окончательно выбралась из призрачного ландшафта, она направилась в Святилище, решительно повернувшись спиной к солнцу.

Кассандра, спотыкаясь, прошла на кухню, торопливо задернула шторы на окнах и опустилась на скамейку у огня, благодарно приветствуя тьму.

Черная Вдова, стоявшая на границе Искаженного Королевства, была способна разглядеть истинное лицо за любой маской, которую мог надеть тот или иной человек. Она могла извлекать воспоминания из дерева и камней, чтобы узнать, что произошло в том или ином месте. Она была способна увидеть предупреждения и знаки того, что несло в мир будущее.

Солнце, на которое сегодня смотрела Кассандра сквозь калейдоскоп видений, было рваным, окровавленным шаром.

Александра Анжеллин критически осматривала комнату. Деревянные полы ярко блестят, маленькие коврики свежие и чистые, окна сверкают, постельное белье совсем новое и безупречно белое, в гардеробе ровным рядом висят недавно постиранные и отглаженные вещи, внизу выставлены ряды отполированных ботинок. Она сделала глубокий вдох — и ощутила запах осени и лимонной полироли.

И чего-то еще.

Сердито вздохнув, она покачала головой и повернулась к экономке:

— Он по-прежнему здесь. Слабый, но заметный. Вычистить все заново.

Люцивар рассматривал безоблачное небо. Пустыня Арава в Прууле источала волны жара, но он дрожал, ощущая страшный холод. Его физические органы чувств молчали, не давая никаких подсказок, поэтому эйрианец заглянул внутрь и в то же мгновение ощутил холодную, темную ярость. Нервно облизнув губы, он отправил мысль на копье Эбеново-серой нити, принять которую мог только один-единственный человек.

— Ублюдок?

Тот неизвестный, что путешествовал на Ветрах над Пруулем, прошел мимо и направился к западу.

— Ублюдок?

Холодное молчание было единственным ответом, который он получил.

В Аду Сэйтан сидел за столом черного дерева в своем личном кабинете глубоко под Залом и смотрел на портрет, висевший на противоположной стене, который он едва различал в тусклом, призрачном свете. Он находился здесь уже много часов, уставившись на запечатленный образ Кассандры, пытаясь почувствовать хоть что-то — любовь, гнев, что угодно, лишь бы как-то облегчить боль в сердце.

Но он ощущал лишь горечь и сожаление.

Сэйтан видел, как Мефис отворил дверь кабинета и закрыл ее за собой. Долгое мгновение он разглядывал старшего сына так, словно тот был совершенным незнакомцем, а затем снова повернулся к портрету.