Шагая меж древних дубов, что растут прямо за аббатством, я заметил свет в окне и воспрял духом. Но, подойдя ближе, понял, что свет исходит из-под низко висящей ветки рядом с тропой; он беспокойно мерцал и совсем не походил на честный свет лампады, фонаря или свечи и вдобавок постоянно менялся: то бледнел, как огонь святого Эльма, то багровел, как свежепролитая кровь, то зеленел, как ядовитые лунные испарения.

Затем с неописуемым ужасом я узрел тварь, к которой свет льнул, словно нечестивый нимб; свет двигался вслед за тварью, освещая черное чудище с головой и конечностями, не принадлежащими творению Божьему. Чудище было высотой с крупного мужчину, стояло прямо, раскачиваясь, точно гигантская змея, и извиваясь всем телом, как будто в нем не было костей. Круглая черная голова, без ушей и волос, на длинной змеиной шее тянулась вперед; маленькие, низко посаженные на безносом лице глазки без век, горевшие, будто уголья в колдовской жаровне, располагались прямо над острыми и поблескивающими зубами летучей мыши.

Это все, что я успел разглядеть, когда зверь проследовал мимо меня, окруженный странным нимбом, который вспыхивал то ядовито-зеленым, то яростно-красным светом. О форме тела и количестве конечностей этой твари ничего не имею сказать. Зверь не издавал ни звука, двигаясь совершенно бесшумно. Затем он стремительно скрылся из виду между черными сучьями древних дубов; пропал и дьявольский свет.

Я был ни жив ни мертв от страха, когда добрался до аббатства и испросил позволения войти в заднюю дверь. Привратник, который изволил открыть ее только после настойчивого стука, не стал бранить меня за опоздание, когда я рассказал ему о том, что видел в безлунном лесу.

Утром я предстал перед Теофилем, который строго отчитал меня за нарушение монастырской дисциплины и велел в наказание провести день в одиночестве. Не имея возможности переговорить с другими монахами, я лишь на следующее утро узнал о том, что нашли в лесу за Перигоном.

То был огромный олень-самец, убитый самым немилосердным образом, однако не волком, не охотником и не браконьером. Повреждение было всего одно – широкая рана вдоль хребта от шеи до хвоста; кто-то высосал из раздробленного хребта белый костный мозг, но в остальном туша была нетронута. Никто не слышал о звере, который задирает добычу и утоляет голод таким манером, но многие задумались: быть может, то, что я рассказал, не просто привиделось мне с пьяных глаз? Так и есть, рассуждали они, зверь вышел из Преисподней, убил оленя, раздробил ему хребет и высосал костный мозг. Я же, вспоминая отвратительное видение, дивился милости Божией, позволившей мне избежать оленьей участи.

Больше никто из монахов зверя не видел, ибо все мирно спали в дормитории, а Теофиль рано удалился в свою келью. Однако в последующие ночи зверь проявил себя во всей красе.

С каждой ночью комета росла, пылая, как зловещая дымка из огня и крови, и звезды бледнели при ее приближении, а людские сердца наполнял ужас. От заутрени до вечерни молились мы о том, чтобы отвратить неведомые беды, которые несла комета. И день за днем от крестьян, священников и дровосеков, что приходили в аббатство, мы выслушивали истории о загадочных и вселяющих ужас бесчинствах.

Волков находили с раздробленными хребтами и высосанным костным мозгом; таким же способом были убиты бык и лошадь. Однако вскоре зверь осмелел или пресытился убийствами смиренных оленей, волков, быков и лошадей.

Поначалу он не нападал на живых людей, а лишь на беспомощных мертвецов, словно презренный пожиратель падали. На кладбище Святой Зиновии нашли два свежих трупа, которые он выкопал из могилы и вскрыл им хребет, однако мозг почти не тронул. Разочарованный зверь в ярости разодрал трупы в клочья от макушек до пят вместе с саванами. Вероятно, несвежий мозг был ему не по вкусу.

Больше мертвых он не трогал, продолжив взимать скорбную дань с живых. На следующую ночь после разорения могил двое углежогов были жестоко убиты в своей хижине, в какой-то миле от Перигона. Другие углежоги, обитавшие неподалеку, слышали жуткие крики, внезапно сменившиеся молчанием; в щели своих запертых на засов дверей они со страхом наблюдали, как в сером звездном свете из хижины возникла черная светящаяся фигура. До рассвета они не осмеливались выйти и взглянуть на своих злополучных товарищей, которых постигла та же участь, что и волков, и прочие жертвы.

Когда история дошла до аббатства, Теофиль призвал меня и с пристрастием допросил о призраке, с которым я повстречался в лесу. Поначалу, как и прочие, аббат мне не верил, решив, что я испугался теней или зверей, прячущихся в лесной чаще. Однако после череды жестоких злодейств всем стало ясно, что в лесах рыщет дьявольская тварь, о которой никогда не слышали в Аверуани. И именно эту тварь я видел собственными глазами, возвращаясь из аббатства Святой Зиновии.

Наш добрый настоятель был сильно обеспокоен злом, что бесчинствовало не далее чем в пяти часах ходьбы от Перигона. Бледный от чрезмерно строгих аскез и ночных бдений, со впалыми щеками и горящим взором, Теофиль снова и снова заставлял меня пересказывать мою историю, словно бичевал себя за воображаемый грех. И хотя я, подобно всем прочим, был глубоко потрясен творившимися бесчинствами и их возмутительной природой, даже меня удивил праведный гнев, воинственный пыл и негодование настоятеля, готового немедля сокрушить приспешника Асмодея.

– Воистину, – промолвил аббат, – среди нас поселилось великое зло, восставшее вместе с кометой из Злых Щелей. Мы, монахи Перигона, должны взять крест и святую воду и разыскать зверя в его тайной берлоге, которую, возможно, он устроил у самых ворот монастыря!

В тот же день, после обеда, Теофиль, я, а с нами еще шестеро монахов, избранных за храбрость, с поднятыми крестами вышли из аббатства и принялись прочесывать дремучий лес на мили вокруг, при свете факелов обшаривая глубокие норы, но находя в них только волков и барсуков. Мы также обыскали руины замка Фоссфлам, где, по слухам, водились вампиры. Но нигде не обнаружилось следов ни черного зверя, ни его логова.

С тех пор середина лета миновала, наполненная мерцанием кометы и кошмарами в ночи. Животные, мужчины, женщины, дети становились жертвами призрака, который, хоть и предпочитал охотиться вблизи аббатства, забредал порой к реке Исуаль и воротам Френэ и Ксима. И все, кому довелось видеть его ночью, упоминали скользкую черную тварь, от которой исходило переливчатое свечение, но никому не удавалось узреть ее при свете дня.

Трижды зверя замечали в лесах за аббатством; как-то раз при свете полной