Передал зелье дальше. Теперь пришла пора дернуть Туле, самому молодому. Он налил — поскромничал, дернул, отдышался. Молодой — не привык с собой закусь носить.

— И где вы, господин полковник, такое берете… — спросил он.

— Где взял, там нету уже, — заключил Араб, — коньяк тоже надоедает. Выпил? Дай другим выпить…

Тула передал «ладошку» дальше.

Аскер долил остатки, хлебнул. Обожгло горло, помутилось в голове. Снова появились позывы к рвоте.

— Э… так дело не пойдет. Ну-ка, сюда иди. Ко мне, сказал…

Араб достал маленький фонарик, включил его:

— Смотри на свет. Та-ак… Так. Ты у доктора был, юноша?

— Так точно…

— П…еть команды не было. У тебя контузия, а ты, сукин кот, не лечишься. Опять в Кабул намыливаешься?

— Никак нет.

— Что — никак нет? Думаешь, ты кого-то обманул, что ли? Я, юноша, в самоволки ходил, когда ты еще в пеленки ссал, знаю, что и почем…

— Господа офицеры… — Тула, первый увидевший начальство, подал команду.

Появился их командир… точнее, наверное, надо сказать «наниматель», да только как ни крути — получается, что командир, потому что если это не война, то что они делают, тогда что такое война. Отставной адмирал Воронцов, он всю эту кашу и заварил и сейчас почему-то был мрачный как туча. Офицеры быстро выстроились у стенки морского контейнера, из которых и состояла их база, не числящаяся ни в одном реестре и находящаяся на периметре разместившейся здесь же казачьей части — это давало какую-то защиту…

— Квасить изволите? — поинтересовался адмирал.

— Не веселья ради, а здоровья для… — первым нашелся Араб, который и не в таких ситуациях бывал, и пояснил: — Стресс снять надо, господин адмирал, все на подрыве.

— На подрыве…

Адмирал прошелся мимо короткого строя, безошибочно зацепился взглядом за Аскера.

— В первой машине были?

— Так точно.

— Доктору показались?

— Сейчас покажется, Ваше Высокопревосходительство… — сказал Араб с ласковой угрозой в голосе, — сейчас его к доктору отправим…

— Как дети малые… Тимофеев, поможете мне с пленным. И наведите порядок с личным составом. Пять минут, время пошло…

Адмирал прошел дальше, в черную глубину контейнерных отсеков, к которым ему как моряку было не привыкать, а вот казаки и сухопутчики чувствовали себя здесь не совсем по себе. Араб подошел к Аскеру, показал ему кулак:

— Ты когда, козел, подставлять меня перестанешь? Дуй к медикам, живо. Саня, проследи, ладно…

Подъесаул кивнул.

— Так, до завтра — расход. Утро вечера мудренее…

Оперативная точка — ее называли «третья», «трешка» — представляла собой ряд контейнеров, обычных морских двадцати— и сорокафутовых контейнеров, врытых наполовину в землю, а наполовину заваленных местной щебенкой. Некоторые были заглублены в землю намного серьезнее, там находился запас оружия, патронов, продовольствия, воды, и они могли выдержать прямое попадание минометного снаряда. Обычные контейнеры были не так неуязвимы, но из «КПВТ» по ним стреляли — без толку. В контейнерах было подведено освещение, работала самодельная вентиляция, была проложена компьютерная сеть. Дешево и сердито — и надолго. Временно-постоянное пристанище времен долгой, никак не желающей заканчиваться войны…

Было непонятно, почему адмирал Воронцов сам всем этим занимается: в конце концов, под его началом больше тысячи человек в самых разных местах в Афганистане, и вдвое меньше — в Туркестане, на учебной базе. Но Араб привык не задавать вопросы, он знал Воронцова давно, и знал, что если тот чем-то решил заняться лично — значит, это на самом деле важно. К тому же адмирал хоть и не занимал никаких официальных должностей сейчас — все знали, что он выполняет поручения Престола. И значит, то, чем он занимается, — в том заинтересованы люди из Августейшей фамилии…

Комната, в которую они зашли, была «предбанником», тут были стулья и стол. Адмирал шваркнул на стол папку, по номеру Араб узнал личное дело.

— Посмотрите, кратко, пять минут у вас есть. Мне нужно будет раскачать его…

Расколоть жителя Востока на самом деле проще, чем кажется, он не умеет угрюмо молчать. Как умеют молчать немцы, как умеют молчать англичане, как умеем молчать мы. Сидит такой, в наручниках, смотрит на тебя и думает, как бы половчее в глотку вцепиться.

Все дело в соотношении условных и реальных ценностей. На Западе условные ценности давно превосходят реальные. Мы создатели больших государств, империй, умеем выполнять свой долг, хотя мало кто выразит словами, в чем он заключается, этот самый долг. А на Востоке этого нет. Здесь верны не государству, а конкретным людям, здесь верность семье, племени, роду намного важнее верности кому-то, кто сидит в далекой столице. Это надо знать и уметь пользоваться этим. В частности — колоть только поодиночке, на миру — умрет, но не заговорит. А еще здесь живут коллективисты, и для них то, как к ним относятся, невесомое, эфирное понятие, выражаемое французским словом «реноме», намного важнее, чем для нас, европейцев. Мы, европейцы, за редким исключением индивидуалисты, русские больше коллективисты, но не так, как на Востоке, для русских обычная форма объединения — это артель, то есть группа мастеров, индивидуальностей. На Востоке сначала делают, потом думают, в Европе наоборот. Имам Шамиль даже сказал: тот не мужчина, кто думает о последствиях, в то время как у нас есть строго противоположная поговорка. И так далее. Знание всего этого помогает раскалывать террористов быстро и с минимальным применением насилия или же без такового. Я на Востоке вот уже… много лет и знаю, о чем говорю. Хотя видит Бог, если бы знал, что будет так тяжело и страшно, занялся бы чем-то другим.

Открыв дверь, мы зашли в помещение для допросов, сделанное из двух сорокафутовиков. Задержанного нами террориста — хотя этот-то как раз не террорист — осмотрел врач, нашел сотрясение мозга и два перелома, но сказал, что допросить его можно. А я и допрашивать не хочу, хочу просто побеседовать.

А беседовать в наручниках — как-то не комильфо, и потому я снял их. Араб отступил в тень — когда ты знаешь, что рядом есть еще человек, но не видишь его — это нервирует…

— Так лучше…

Задержанный не ответил. Впрочем, это опасный, достойный противник. Не раз и не два он был на моем месте и знает, как надо допрашивать и как противостоять допросам. Самое лучшее — тупо молчать. Именно это он и собирается сейчас делать. Но я все-таки попытаюсь его раскачать — хотя бы потому, что знаю его лично.

— Как семья, Юсуф? Как дети? Как жена?

Молчание.

— Не жалко их?

Снова молчание. Но я не собираюсь показывать и тени раздражения — я только начал.

— Помнишь, как мы с тобой познакомились? Как ты стал тем, кем ты стал?