…

— Я напомню. Я тогда проспал и опаздывал в Арк, на оперативное совещание по итогам недели. А ты, Юсуф, стоял на посту, на повороте на Майванд от бывшего посольства. Создалась пробка. И ты, черт возьми, остановил наш конвой и оштрафовал меня, Наместника Его Императорского Величества. Хотя я на тебя и сорвался тогда, признаю.

…

— Я записал твой номер жетона, и ты, наверное, подумал, что в полиции тебе больше не работать. Но вместо этого, Юсуф, сразу после совещания, я позвонил полицеймейстеру Багдада, продиктовал номер твоего жетона и приказал, чтобы тебя отправили на краткосрочные курсы подготовки оперативного состава уголовной полиции. Потому что человек, который способен наказать за нарушение закона самого Наместника Его Императорского Величества, — как раз и должен работать в полиции. Я так думал тогда. Я и сейчас так думаю. А ты что думаешь об этом, скажи?

…

— Итак, Юсуф, ты прошел обучение. И теперь ты капитан полиции, начальник оперативной группы пятого управления кабульского царандоя[59]. Я прав?

…

Надоедает, но продолжу.

— Я прав?!

…

— Не хочешь говорить со мной, Юсеф? Почему?

…

— Не хочешь говорить, потому что предал меня, предал мое доверие?

…

— Нет, Юсеф, ты не мое доверие предал. Ты предал доверие афганского народа. Они видят человека в новой форме, честного человека и думают — да, этот человек наведет порядок, он хороший человек. А ты — бандит, так?

…

— Бандит, верно. Ты брал деньги и отдавал их бандитам. Ашрарам. И что-то оставлял себе. Зачем ты это делал, Юсеф? Тебе не хватало жалованья? Брал бы взятки, как и все нечестные полицейские делают. Зачем связался с террористами? Зачем убегал от нас? Что ты скрываешь?

…

— Не хочешь говорить? Да, наверное, тебе стыдно. Ты задумывался хоть раз, на что идут те деньги, которые ты и твои люди вымогали, чтобы отдать ашрарам. Кто такие ашрары, скажи мне, Юсеф?

…

— Ашрары, в переводе с вашего языка, — сеятели зла. А у нас, у русских есть такая поговорка: что посеешь, то и пожнешь. Какие всходы ты ждешь, Юсеф, если ты сеял зло?

…

— Кто сеял зло, себя не утешай. Неотвратим твой страшный урожай. Это Алишер Навои. Твои дети ходят в школу, Юсеф?

…

— Ходят. Я знаю из досье — ходят. А ашрары вымогают деньги, чтобы поджигать школы. С детьми, без детей — им все равно. Для них каждый, кто учится в школе, — есть кафир. Каждый, Юсеф. И твои дети тоже. Какого будущего ты хочешь для своих детей?

…

— Знаешь, что для Афганистана хуже всего, Юсеф? Что хуже всего для будущего твоих детей, других детей, всех афганских детей?

…

— Если мы решим все это бросить. Если мы решим, что вы просто неисправимы.

— Господин адмирал, разрешите, резану его разок. Посмотрим, как запоет, голубок… — встрял Араб.

— Нет.

Араб пожал плечами и снова отступил в тень.

— Я ведь не просто так говорю с тобой, Юсеф, я не простой человек. И пытаюсь понять, что дальше делать. Когда я был наместником в Персии — нам удалось замирить эту страну за половину того срока, за который мы ничего хорошего не добились здесь. Потому что там люди поняли, что такое порядок и что такое хаос. Люди выбрали порядок, Юсеф. Люди выбрали порядок, потому что хотели жить как нормальные люди. А вот здесь я такого стремления не вижу. И не думай, Юсеф, что если мы уйдем — Афганистан станет свободным. Сюда придут англизы. Точнее — вернутся англизы. Ты этого хочешь? Ты ради этого связался с ашрарами?

…

— Я теряю терпение, Юсеф. Скажу только одно — мы пройдем и дальше по этой цепи. У тебя изъяли телефон, там очень интересная история звонков. Очень интересная. А так как мы частная контора — мы просто выдадим тебя твоим же товарищам. Тех, которые гибнут под пулями ашраров. И скажем — делайте с ним что хотите. Как ты посмотришь в глаза своим товарищам, Юсеф, тем, которых ты предавал?

— Между собой разберитесь сначала…

После долгого молчания слова, сказанные пленным афганским полицейским, прозвучали как удар грома.

— Между собой? Что ты этим хочешь сказать, Юсеф?

Страшное подозрение вползало в душу. Собственно говоря, его я вынашивал уже давно — но вот сейчас мне показалось, что я стою где-то совсем рядом, у самого края. Рядом с чем-то важным, масштабным, тем, что не видно на поверхности, но определяет всю сущность происходящего здесь. Как хищник — косатка, неторопливо кружащая в черной, ледяной воде под лодкой…

Я подошел ближе. Отодвинул стул, сел напротив афганца, чтобы смотреть ему в глаза.

— Скажи мне, Юсеф, это очень важно. Все это останется между нами, запись не ведется. Здесь замешаны русские, да?

…

— Кто, Юсеф? Кто приказал тебе делать это? Кто-то из советников?

…

— Жандармерия? Разведка? Частники? Кто стоит за всем этим? Не думай, что они так сильны, я сильнее. Я сильнее. У меня есть выход на самый верх. Скажи — кому идут деньги, и мы вывезем тебя и твою семью в Россию. Или еще дальше — как захочешь. Россия большая, она так велика, что ты и представить себе не можешь. Никто и никогда не найдет тебя, клянусь.

…

В отчаянии я стукнул кулаком по столу:

— Почему ты молчишь — ты что, не понимаешь? Не понимаешь, что твое молчание лишает твою страну и твой народ будущего? Кем ты хочешь видеть своих детей — злобными дикарями? Не время хранить клятвы, данные преступникам!

— Господин адмирал, разрешите, а…

Я встал:

— Нет. Не время. За мной…

В предбаннике я достал из оставленной там сумки бутылку минералки, не отрываясь выпил половину.

— На, глотни…

Добивают такие допросы. Кто-то говорит, что многочасовые допросы — это пытка. Смех. Любой допрос — это пытка, если не проводится для галочки. Это противоборство ума, хитрости, воли. Я, например, себя чувствую, как будто на мне воду возили…

— Макнуть пару раз в ведро и посмотреть, как запоет, — предложил Араб, допив бутылку.

— Ты тоже это слышал?

— Что — меж собой разобраться? А как же. Курчаво сказанул. И непонятно.

— Да нет, как раз таки понятно.

— Да бросьте, Ваше Благородие. Должен же он был хоть что-то сказать.

— Кому — должен? Мне? Тебе? Сам себе? До этого он молчал как рыба, а тут решил ни с того ни с сего чушь сказать? Да нет, я его все-таки раскрутил. Не выдержал он. И сказал то, что накипело. Как думаешь, почему в самый разгар операции нас от канала связи отрубили.