Это как-то нервировало, так что я вопросительно приподнял бровь.

– Вершинин, – кивнул один. – Без сомнений.

– Да, – подтвердил второй.

– Мы знакомы? – на всякий случай спросил я.

– При обращении к офицеру нужно встать.

– То, что вы офицеры, на вас не написано, тем более я память потерял, и весь этот устав и положенные обращения для меня – темный лес. Врачи вон хотят меня вообще комиссовать, в разговоре мелькнуло. Мы в госпитале, и, как мне сообщил профессор медицины, я сейчас их пациент.

– Не помнишь нас? – утонил тот.

– Офицеры, причем из ВВС, – задумчиво протянул я. – Раз вы делаете намеки о наших встречах ранее, то, скорее всего, Вершинин, то есть я, раз мне сказали, что я он, служил с вами. Я прав?

– Прав. Я – поручик Казановский, поручика получил два месяца назад, ты уже в плену был. В полку командую взводом связи. А рядом со мной твой бывший командир борта прапорщик Зиновьев. Это ты в плен попал, а он вышел к нашим. Штурман ваш погиб.

– Ясно.

Тут Зиновьев слово взял, говорил не торопясь, степенно:

– Я раньше фельдфебелем был, но офицерское звание получил за уничтожение крупного стратегического железнодорожного моста. Я один к нему прорвался. Обратно горел, едва до передовой добрался. Из нашего полка только мы и остались, кто тебя помнит. Да начштаба еще, ну и парни-техники. Мы сейчас под Москвой, пополняемся людьми и техникой. Нас дернули рано утром и на транспортном борте доставили сюда.

– Ясно.

Он за подвиг выслужил офицерское звание, но прапорщика, значит, без дворянства. Если бы со званием и дворянство получил, пусть не наследное, то звание было бы не прапорщика, а хорунжего.

Тут подошел контрразведчик, что меня допрашивал, ротмистр, и спросил у офицеров:

– Ну что, я так понимаю, признаете?

– Похож на Вершинина, – кивнул прапорщик. – Только тот малахольным был, а этот – боец. Сразу видно, по взгляду. Этот и самолет угнать мог, и полковника в плен взять.

– Потеря памяти трудно диагностируема. Может, приметы какие есть?

– Точно! А ведь у него ожог на левой лопатке, сам видел в бане. Давний, рассказывал, что когда дом горел, помогал вещи выбрасывать в окно, вот уголек и попал. Даже одежда загорелась.

– А что вы на меня смотрите? – пожал я плечами. – У меня глаз на затылке нет, я не знаю. А врачи, осмотр делая, мне не сообщали, только записывали.

– Да, – согласился ротмистр. Достав из планшетки несколько листов, видимо, копия осмотра, изучил их и подтвердил: – Есть шрам на левой лопатке.

– Самому посмотреть надо, – с некоторой степенностью сказал прапорщик. Ему, кстати, лет сорок на вид было.

Пожав плечами, я расстегнул комбез и, вставая, обнажил левое плечо. Тот слегка отодвинул нательную рубаху и, смотрев ожог, уверенно сказал:

– Вершинин это. Точно он.

– Ясно. Подпишите протокол встречи и опознания. Сейчас я вас провожу. Сегодня можете погулять по столице, а завтра вас поездом отправят обратно в Москву.

– А пообщаться с сослуживцем, господин ротмистр? – спросил поручик.

– Нет времени у него. Свободны, – был ответ.

Как я и предположил, ожидалось награждение. Во дворец меня не пригласили, что странно, дело действительна громкое было, тиражи газет уже распечатали и выносили на продажу. Награждали в главном зале Генштаба. Тут кроме меня еще трое были, все офицеры.

Значит так, с офицерским званием пролет, я получил звание фельдфебеля и два ордена. Первый – за уничтожение аэродрома, второй – за захват полковника с бомбардировщиком. Все вкупе. За освобождение лагеря не дали, доказательств нет, все с моих слов. Хорошо еще, что за последние годы награждение заметно упростили, это делается быстро, и только высокие награды и дворянство вручает лично император.

Награды хорошие и почетные, это были солдатские Георгиевские кресты третьей и четвертой степени. Хотя за такие дела как-то мелочно поступили генералы, тут и посерьезнее можно. Лишь поблагодарил за их щедрость. Форму мне предоставили заранее, причем сидела просто отлично, сапоги, даже шинель выдали. Все галуны и погоны на месте. Фуражка имелась. Все положенное вещевое имущество для унтер-офицеров. Оружие, пистолет «Волкова». Ремень широкий с портупеей, один ремешок.

Получив назначение, покинув здание Генштаба, я был отправлен в казармы при Его Величества Императорском авиационном полку. Этот полк принадлежал моему внуку, там и истребители были, и бомбардировщики. В общем, каждой твари по паре. Там были мои вещи. Я все проверил от и до, все на месте, так что расписался в получении и отбыл в госпиталь, мне там место в палате выделили, в четырехместной, для нижних чинов.

Документы в кармане, выдали в секретариате Генштаба, также две орденские книжицы. Вообще их раньше не выдавали, когда я в Империалистическую служил, информация в штабе полка есть, и ладно, а лет двадцать назад стали выдавать.

Я смог уговорить штабс-капитана за небольшой подарок, часы наручные отдал, и он написал мне приказ с направлением на обучение в школе повышения летного мастерства в Москве, а не отправил обратно в полк. Если пройду, то стану подтвержденным летчиком, все необходимые документы там выдадут. А пока – госпиталь, потом – заслуженный отпуск, и можно прибыть в школу повышения квалификация, дата прибытия открытая. Ну или переобучения, как ее еще называли.

Теперь по поводу наличности, что с ней делать. Я подумывал квартирку в столице прикупить, вполне хватает на небольшую, пусть на окраине, но своя, однако ротмистр перед награждением выдал мне листок, где мелким убористым почерком была вся биография Вершинина. Я мельком пробежался. Оказывается, у него семья есть. Сам он москвич, и семья там же проживает. После лечения надо будет в отпуске навестить их. Глянем, как живут.

Дойти до госпиталя я не успел. Двигаясь, увешенный вещами, к госпиталю, в этот раз машину мне никто не предоставил, я услышал за спиной рев движка и, мельком оглянувшись, отметил, как меня нагоняет внедорожник Ярославского казенного автозавода.

Наши не стали голову ломать и просто купили у американцев лицензию на сборку их «Виллисов» и линейки подобных машин, так что эти машины выпускались в командирской версии, разведывательной, патрульной и как артиллерийские тягачи. Легкие, естественно. Еще они буксируют минометы. А вот внедорожные грузовики – это уже чисто наша разработка.

Этот внедорожник, названный «Яуза-50», хотя бойцы его прозвали просто, «головастик», был в командирской версии. На поднятом ветровом стекле, тут и тент был натянут, даже брезентовые двери на месте, был тактический знак «ВМФ». Впереди сидел знакомый ротмистр в форме морского летчика, тут военные морские летчики носили армейские звания. Ну точно, я его на аэродроме видел, это он у меня «Ланкастер» принимал.