«Аленький цветочек» хуже «фейерверка». Тот нас с Марой чуть не поджарил. «Цветочек» не такой легковозбудимый, но зато как разозлится и сработает, то становится прямо белорусским партизаном. Ну или брянским. Из тех, что терпят, терпят, терпят, а потом, неожиданно, как и все в России, взрываются маленьким ядерным взрывом. Кто под руку попадется, того и порвет. Да так, что потом хрен опознаешь. Потому как эта зловредная ловушка-аномалия не жжет, как можно подумать. Она притягивает и шинкует на мелкие, чуть ли не в пару микронов толщиной, срезы. Вон теми самыми плетьми-лепестками, полыхающими жаром и светом. Да, сейчас они собраны в красиво уложенное гнездо и совершенно спокойны. Вот так бы и оставались.

Лучше с Ктулху или еще каким Тсаттогвой столкнуться, чем с проснувшимся от аномального сна «цветочком». И наплевать на совершенно редкий «самоцвет», остающийся после его обязательной смерти от полнейшей разрядки. Жизнь, понимаете ли, дороже.

Шаги, доносящиеся через мембраны, остановились. Вместо дыхания донеслось принюхивание. Вот…

«Аленький» светит ярко. Не выключи я «ночник», заметив его сполохи, к этим двум проблемам добавилась бы третья. Временная и крайне сильная слепота. А так хоть повоюю. Пусть, судя по всему, недолго и не особо счастливо. Раздва, прячась за мной, скалила зубы. Злилась. Но боялась куда больше. Есть с чего в принципе. Мне и самому страшно, да так, что о-е-ей просто. Успеть бы поменять магазин. Вставить последний с бронебойными. Как для чего?

Во-первых, не для чего, а для кого. А во-вторых, это ежу понятно, потому что тут простыми патриками не отделаешься. Так вот топает и сопит всего одно существо в Зоне. Да и в одиночку, кроме костоглода, бродят всего три мутанта. И в данный момент речь ни хрена не об осирисе или кислотнице.

Здесь очень сильно несло сыростью, прелью и сухими слоями пыли. Несовместимое сочетание, возможное только в Зоне. Если бы не оно и вкрученный недавно фильтр, запах моего нового соседа дошел бы намного раньше его шагов. Запах острого нечеловеческого пота. Запах ярости, идущий от безумно изменившихся желез. Запах засохшей крови десятков бродяг и сотен других живых существ. Запах… Сложно передать, но не ошибешься. Запах здоровяка отличается от особи к особи, но основные части не перепутаешь ни с чем. Ни с вонью собачьей стаи. Ни с едким уксусом Красных. Ни с дивными трупными ароматами, скапливающимися в наростах костоглода. Ни с чем. Он такой один, чемпион мира и окрестностей по злобе, интеллекту, силе, ярости и ненависти к обычным людям. Хренов здоровяк, что-то забывший здесь и явно начинающий закипать своей безумной злобой, почуяв человека. То бишь меня, крутого аки яйца сталкера Хэта.

Широченный куб на мощных ножищах. С вросшей в плечи массивной небольшой головой. С валунами мышц, бугрящимися под плотной и покрытой наросшими прочными бляхами кожей. Серовато-желтой, не живой, не человеческой. Со скоростью, совершенно неподходящей для такой массы. С темными шариками глаз, смотрящими из прорезей маски.

О, эти маски, доказательства их интеллекта. Ни одна не повторяется. Это амбалы таскают на голове пакеты с проделанными в них дырками и носят из одежды ее же остатки. Здоровяк так никогда не поступит. Здоровяк, сдается мне, из-за своей ненависти и сохранившихся остатков ума делает не так.

Эта огроменная сука обожает таскать тяжелые докерские ботинки. Где они их находят – никто не понимает. Где они берут свои передники, набитые всякими острыми металлическими хренями, – тоже никто не знает. Не иначе, как шарятся в сохранившихся магазинах для ремонта и дач. А уж маски, закрывающие то, что вместо лица, отдельный разговор.

Как они мастерят их своими пальцами-сардельками? Как умудряются превращать во что-то, на самом деле внушающее страх? Все идет в дело.

Содранные лица бродяг. Оторванные, с ошметками, головы мутантов. Выскобленные и вываренные черепа. Остатки защиты для рабочих. Проволочные хоккейные намордники. Кожаные ремни и брезент. И это на самом деле страшно. Особенно когда ты можешь что-то разглядеть. Разглядеть чаще всего можно только при лобовой атаке. В пламени, вырывающемся из твоего же ствола.

Торговцы дают за них много. Даже за остатки. А так чаще всего и случается. Как еще, когда первый номер принимает здоровяка в корпус, второй в ноги, а третий именно в голову? Иначе остановить не получается. Теперь понимаете, почему у меня жим-жим в одном месте под штанами? То-то и оно.

Я ж один. И никогда один на здоровяка не выходил. Вдвоем как минимум. И я боюсь, очень боюсь. Особенно после того амбала, что зарядил мне у Казанского в голову остатками знака. Так то был всего лишь амбал, младший брат, так сказать, моего соседа по подземелью.

Ну, чего ты там застрял? Сволочь, иди сюда…

Сволочь, рыкнув, шелестнула подошвами. Здесь, в объемной тишине, как будто танк развернулся. Отсветы «аленького» ложились на стену перед поворотом, скрывающим тварь. И мне пока виделась только тень. Тень, почему-то замершая. Тень, уже расправляющаяся из своего обычного ссутуленного состояния. Тень, на глазах наливающаяся дьявольской мощью, подпитывающей каждое создание Зоны. Чего это ты ждешь, а?

Раздва завопила, подпрыгнув на месте и разворачиваясь. Разворачиваясь? Да…

На меня, судя по всему, рухнул потолок. Ничем больше и не объяснишь черноту, вспыхнувшую в глазах и подсвеченную бешено закрутившимися мириадами звезд, сияющих галогеном. Бедная моя тыква…

* * *

– Не трогай зверушку… – Ох, и чей это у нас такой противный голос?

Как чей? Бледа, чей же еще. А зверюшку и впрямь, сволочи, не трогайте. А то глотки перегрызу. Как смогу до них добраться.

– Э, Хэт, хорош валяться.

В бок меня пнули безо всякой жалости. Судя по удару – явно Яра. И как же они смогли меня взять врасплох? Вернее, как они смогли взять врасплох Раздва? Ладно, притворяться смысла и впрямь нет. Тем более что драгоценные минуты убегают. Как в такой ситуации спасать Мару, когда нужно думать о себе? Да хрен его знает, товарищ майор, но как-то точно надо. Хотя себя все же куда важнее.

– Здорово, Блед.

– И тебе не хворать.

Мару спасать… ага. Вставать чего-то не хотелось. Совсем. А думать сейчас о том, как вытаскивать валькирию, приставленную ко мне… ой-ей, не шутите. Вот прямо сейчас родилась светлая мысль – а ну ее, Мару-то, к гребаной матери. Ну, честно.

Я сел. Ну, понятно, из оружия ничего не оставили, по весу чувствуется. Здрасьте, товарищи бандиты и садисты. Ага, и вам не хворать. Вот ведь, а чего это у нас ОПГ не в полном сборе? Где, спрашиваю вас, Цыган?

Шер, закинувший винтовку за спину, дразнил Раздва, зажатую в угол. Били мою девочку, чтоб им. Видно, прямо по мордочке кто-то с ноги приложил. Горло перегрызу, суки. Доберусь и перегрызу.

Вано, дерганый и тонкоусый, стоял в дозоре у того самого поворота. Яра, держа свой любимый «Сармат», как легонькую шваброчку, отошел к коридору, прикрывая тыл.

А Блед? Блед, высокий, крепкий, в новом «Ратнике», сидел на кортачках напротив. И крутил в руках мою собственную карту, куда я дублировал наш с Марой маршрут. И поганенько так улыбался, косясь на меня. Гнида альбиносная. Или альбиноская? Тоже мне вопрос по правописанию. Альпиносо-гнида, и все тут.