Забавно, что в это время основная часть эскадры Тыртова зимовала в гаванях Нагасаки, Йокохамы и Кобе. Адмирал заявил, что неудобно угрожать стране, гостеприимством которой пользуешься, и приказал своим кораблям покинул» японские воды. Две недели спустя почти двадцать русских военных кораблей, торпедных лодок и других судов встали на якорь в Чифу.[101] Очевидец описал эту сцену:

Японское правительство поняло намек. 25 апреля Токио объявил, что вернет Ляодун в обмен на более щедрые репарации.

Вмешательство царской России в китайско-японскую войну заслужило благодарность Пекина. Хотя в «тройственной интервенции» также участвовали Франция и Германия, китайские официальные лица хорошо понимали, что Россия руководила усилиями, которые позволили вернуть утраченные территории. Летом 1895 г. граф Кассини торжествовал: «С того времени как мы впервые установили дипломатические отношения с Поднебесной империей, наши положение и престиж в Китае никогда еще не обретали того значения, какое получили после… нашего решения протянуть руку помощи нашему огромному и немощному соседу. Ныне никто не оспорит российского господства в Китае».

Другие западные державы полностью признали влияние России. Огюст Жерар, французский коллега и хороший приятель Кассини, с удовольствием вспоминал, что в 1895 г. «Россия больше всех остальных имела инициативу, волю и авторитет» в Китае. Другие относились к этому с меньшим оптимизмом. Английские обозреватели, например Валентайн Чирол из «Тайме» и Генри Норман, высказывали большую тревогу по поводу близких отношений между Россией и династией Цин. Даже заслуженный британский директор Китайской императорской морской таможни сэр Роберт Харт, которому обычно русофобия не была свойственна, обеспокоился тем, что «в результате интервенции на Ляодун Россия приобрела большую власть… Можете представить себе мою тревогу!»

Опасения Англии можно было понять. В течение почти всего XIX в. эта страна была самой влиятельной западной державой в Срединном царстве. Однако из-за своей сдержанности в последней войне Британия утратила преобладающую роль в Китае, и британские дипломаты обнаружили, что их оттеснили на боковую ветку пекинской политики. Ситуация дошла до такой точки, что когда британский посланник сэр Николас О'Коннор вышел из себя на переговорах с китайскими дипломатами в июне 1895 г., министерство потребовало и добилось его отставки. Кассини лишь слегка преувеличивал, когда сообщал: «Почти не осталось даже следов прежнего обаяния, величия и могущества, коими Англия столь долгие годы пользовалась в Китае»[102].

Новый союз прошел проверку на прочность, когда Россия сумела предоставить крупный заем китайскому правительству в июле 1895 г. Одним из условий мира с Японией, заключенного в Симоносеки, была контрибуция в размере 250 млн. таэлей, что составляло примерно 38 млн. фунтов стерлингов. Поскольку центральное правительство в то время в среднем собирало 90 млн. таэлей в год, ему ничего не оставалось, кроме как обратиться к международным рынкам капитала. У Китая тогда был относительно небольшой иностранный долг, и английские, немецкие и французские банкиры поспешили предложить свои услуги[103]. Банки Гонконга и Шанхая, давно являвшиеся ведущими финансовыми институтами в регионе, первыми отправили своих агентов в Пекин, но их излишняя самоуверенность, а также обида Китая на Лондон уменьшили привлекательность британских кредиторов. Английские банкиры быстро поняли, что они вне игры, и освободили поле боя для немцев и французов.[104]

Сначала Россия не участвовала в схватке за выгодную сделку[105]. Более того, на Певческом мосту о переговорах узнали из Берлина, а не из Пекина.[106] Это было неудивительно, поскольку Россия не могла предоставить большие средства и сама брала крупные займы на европейских валютных рынках. Когда Петербург спросили, присоединится ли он к Франции в предоставлении займа Китаю, первый ответ был уклончивым. Но русские дипломаты не могли не понимать потенциальных преимуществ такого шага, и Витте вскоре начал высказываться в его пользу[107]. Это была великолепная возможность усилить влияние царя в Срединном царстве и побить Британию, которая давно была там самым сильным финансовым игроком, ее собственным оружием. Лобанов так объяснял «политическую подоплеку» своих целей: «Для наших будущих планов необходимо поставить Китай в какую-либо зависимость от нас и предотвратить распространение там английского влияния».[108]