Для Витте новое положение дел представило великолепную возможность надавить на цинское правительство, чтобы получить разрешение провести Транссибирскую магистраль через Северную Маньчжурию. Такие предложения вносились несколько раз задолго до начала китайско-японской войны. В конце 1880-х гг., когда спор о достоинствах Сибирской железной дороги достиг своей финальной стадии, контр-адмирал Николай Копытов высказал предположение, что проект только выиграет, если восточный отрезок железной дороги будет построен из старого торгового города Кяхты на Владивосток через маньчжурскую провинцию Хэйлуньцзян, а не по северному выступу границы вдоль реки Амур, как планировало Министерство путей сообщения. Он утверждал, что это сократит протяженность путей почти на треть — с 2000 до 1400 километров и значительно уменьшит издержки, а также будет выгодно Китаю. Кроме того, транспортные потребности городов Восточной Сибири уже неплохо обслуживались речным судоходством. Другие деятели, опасаясь дипломатических осложнений в результате вторжения на территорию империи Цин, выступали против такого шага, и Адольф фон Гюббенет, тогдашний министр путей сообщения, решил придерживаться первоначального плана своего министерства и вести железную дорогу по российской земле.

Сергей Витте, который в 1892 г. до своего назначения министром финансов недолгое время был преемником Гюббенета, сначала согласился со своим предшественником. Однако он не возражал против прокладки вспомогательной ветки через китайскую границу. Он оптимистично заявлял, что «постройка такой ветви едва ли встретит серьезные препятствия в ближайшем будущем. А в этом случае, — добавлял он, — наши торговые обороты с Китаем стали бы расширяться очень успешно, обеспечивая в то же время увеличение доходности магистральной сибирской линии и усиливая наше значение в международной торговле с Китаем». Через два года инженеры, обследовавшие долины рек Шилка и Амур, начали сообщать о трудностях прокладки путей на этой территории. Большая часть местности была либо слишком холмистой, либо затопляемой, а неблагоприятный климат приводил к нехватке еды и распространению заболеваний. А тем временем неофициальные разведывательные данные подполковника Стрельбицкого свидетельствовали о том, что местность в Хэйлуньцзяне гораздо лучше подходит для строительства железной дороги.

Отчет Стрельбицкого убедил Витте, который теперь полностью согласился с планом адмирала Копытова. В феврале 1895 г., когда к Николаю II из Пекина прибыло чрезвычайное посольство, министр финансов предложил попросить дипломатов о концессии на строительство железной дороги по китайской территории, но на тот момент не стал настаивать на этой идее.[117] Год спустя, в служебной записке царю, Витте подробно изложил свои мысли о проведении железной дороги по китайской территории. Помимо упрощения работы по строительству железной дороги, это привело бы к превращению Владивостока в самый важный порт Северной Маньчжурии и связало бы более тесным образом этот регион с Россией. «Железная дорога, — писал он, — имеет не только экономическое, но тоже политическое и стратегическое значение…» Армии будет удобнее доставлять в регион войска, а присутствие России в Хэйлуньцзяне значительно усилит влияние царя на Дальнем Востоке. Однако Витте подчеркивал, что «дорога эта не должна служить ни при каких обстоятельствах орудием каких бы то ни было захватов, она должна была быть орудием сближения восточных и европейских наций…».

Большинство современных наблюдателей видели в этом проекте главным образом инструмент влияния. Французский исследователь русской истории Анатоль Леруа-Больё, например, замечал, что «если царское правительство решило построить маньчжурскую ветку, то не просто для упрощения строительства, но прежде всего из-за огромных политических преимуществ, которые это даст». И даже некоторые англичане не могли отрицать логичность такого шага. Сэр Фрэнк Лассель, британский посол в Берлине, сказал в марте 1895 г., что он не станет возражать против аннексии Россией части Маньчжурии, чтобы сократить Сибирскую железную дорогу, а лорд Биконсфилд в знаменитой речи, произнесенной позже в том же году, великодушно объявил: «В Азии хватит места нам всем».[118]

К маю 1895 г., через три месяца после того как Витте впервые высказал свое предложение, князь Михаил Хилков, новый министр путей сообщения, получил разрешение Николая на более тщательное исследование территорий Маньчжурии. В августе несколько инженеров министерства, «получив отпуск в частном порядке», отправились прокладывать маршрут. Ни Витте, ни Лобанов не были проинформированы об этой миссии, и в сентябре Кассини с недоумением и тревогой телеграфировал в Петербург о жалобах из Цзунлиямыня по поводу сообщений о русских офицерах и инженерах, разъезжающих по провинции Хэйлунцзян.

Телеграмма Кассини в ноябре с известием об успехе французов, получивших железнодорожную концессию в провинции Юньнань, стимулировала царя принять решение, и он незамедлительно приказал Лобанову провести совещание с Витте по вопросу о получении концессии в Маньчжурии. Согласившись со своим повелителем, что «необходимо ныне же воспользоваться нашим политическим положением в Китае», Лобанов в начале декабря должным образом проинструктировал Кассини начать в Пекине переговоры о русской концессии. Вопреки своему первоначальному оптимизму граф обнаружил, что цинское министерство иностранных дел было гораздо менее склонно идти на уступки, чем он ожидал. Только в апреле 1896 г. он смог сделать официальное предложение главе Цзунлиямыня. 18 апреля Кассини получил ответ, в котором говорилось, что, по мнению императора, русская железная дорога будет угрожать его власти в Маньчжурии. Тем не менее, если Петербург готов предоставить инженеров и деньги, Сын Неба будет рад отдать приказ своему правительству построить железную дорогу, которая соединится с Сибирской железной дорогой.

Неудача Кассини не означала, что о концессии не может быть и речи. Представилась еще одна прекрасная возможность получить согласие Китая, когда в мае 1896 г. Пекин отправил в Москву посольство на коронацию Николая II. Этикет требовал, чтобы иностранные правительства направили самых видных сановников для присутствия на августейшей церемонии. Японию, например, должны были представлять маршал Ямагата и князь королевской крови. Цинское правительство хорошо понимало, что во время празднования будет предпринята попытка добиться от посла железнодорожной концессии. Сначала они попытались избежать этого, назначив представителем на коронации чиновника, чей довольно скромный статус вышедшего в отставку казначея провинции Хубэй не давал ему полномочий обсуждать столь важные вопросы. Однако Кассини оказывал на Пекин сильное давление. Напоминая об услугах, которые его правительство оказало Китаю в Симоносеки, посол наконец одержал верх, и был издан императорский указ с назначением Ли Хунчжана представителем Срединного царства на коронации.